— Хессицион! — прозвучал другой голос, с противоположной стороны.

— Я буду удалять с занятия! — обещал магистр, и все притихли. — Сперва он произвел вычисления и доказал, что это возможно чисто теоретически, а затем приступил к практическим испытаниям.

Эгрей поднял руку.

— Что? — кивнул ему магистр.

— Почему вы избегаете произносить вслух его имя?

— Потому что это может привести к непредсказуемым последствиям. Среди студентов ходят различные слухи. Хочу вас предупредить о том, что большая часть этих слухов основана на совершенно истинных событиях. Кроме того, у меня отсутствует желание выставлять выдающегося человека на посмешище слабоумных юнцов. Садитесь, господин Эгрей, и больше не отвлекайте меня от основной темы нашего занятия.

Некоторое время магистр — как будто нарочно для чтобы помучить досадивших ему студентов, — гнусавил различные формулы, каждая из которых неизменно оказывалась ложной: он называл это «ознакомление с историей вопроса». Аббана в конце концов отбросила заточенную палочку: ей надоело записывать, а потом стирать.

Магистр, как оказалось, пристально следил за аудиторией. Как только большинство слушателей перестали фиксировать каждую из длинного ряда продиктованных им постоянных и переменных величин, магистр Алебранд назвал истинную формулу.

— Она была выведена после долгих размышлений, бесчисленного множества проанализированных ошибок и получила блестящее подтверждение в практических экспериментах, — скрежетал Алебранд, с удовольствием наблюдая за тем, как студенты панически заглядывают в тетради к тем, кто догадался записывать все подряд.

Первой сдалась Аббана.

Она подняла руку.

Несколько минут Алебранд не обращал на это внимания и наконец кивнул:

— Можете задавать свой вопрос.

— Господин Алебранд, мы не успели записать формулу.

— Очень плохо, госпожа Аббана.

И продолжил объяснение.

«Он издевается над нами, — прошептала Софена на ухо подруге. — Как мы можем это терпеть?»

«Он всегда такой, — ответила Аббана. — В сущности, хороший. Очень интересно излагает предмет. И, что самое главное, он действительно знает то, о чем говорит».

— У нас появилась счастливая возможность проверить еще одну гипотезу, — продолжал между тем магистр. — Согласно одной его теории, оптические свойства лучей лун Стэксэ и Ассэ могут быть абсолютно объективны.

— Поясните! — крикнул кто-то.

Магистр метнул в ту сторону пронзительный взгляд.

— Мне не составит ни малейшего труда пояснить данную мысль, господин уж не знаю как вас там. Особенно если вы будете сидеть тихо и внимать тому, кто намного старше вас и уж конечно куда больше знает в означенной области.

— Это вы о ком? — спросила Софена.

Алебранд полностью проигнорировал этот выпад.

— Принято считать, что свойства лучей существуют исключительно в субъективном их восприятии. То есть, переводя на язык, понятный слабоумным юнцам, «вижу — летаю». Однако это не так. Зададимся вопросом: остаются ли лучи наших лун при своих свойствах в том случае, если означенный юнец не поглощен практикумом по левитации (столь необходимым ему для сдачи экзамена), но сидит в кабаке «Сто ослов» или как там называется эта забегаловка, и пропивает там деньги, присланные ему мамочкой для покупки астролябии?

Изрыгнув эту тираду, магистр вышел из-за заграждения и сделал несколько шагов по ступеням вниз, к аудитории. Он обошел свою круглую кафедру несколько раз, постоянно спускаясь на одну ступеньку, — как бы огибая ее по спирали. Студенты завороженно следили за ним.

Наконец магистр Алебранд остановился на самой нижней ступени, воздел к потолку толстые руки, пошевелил пальцами и возопил:

— Нет!

После чего стремительно взбежал на самый верх.

— Нет, господа ослы! Нет! Пока вы попусту тратите драгоценное время, отпущенное вам для того, чтобы вы стали чуточку умнее, лучи наших двух лун полностью сохраняют свои свойства! Пол-но-стью со-хра-няют свой-ства! Записали?

Магистр обвел студентов взглядом.

— Записали, — раздался спокойный голос Элизахара.

Алебранд впился в него глазами.

— А, господин писарь! Ну, покажите-ка мне, что вы там зацарапали? Вы писать-то умеете?

— С горем пополам, господин магистр, — сказал Элизахар.

Он подошел к кафедре и протянул магистру свои дощечки. Тот взял и принялся читать, сильно фыркая носом, так что густые черные волосы в его ноздрях вставали дыбом.

Затем поднял взгляд на телохранителя Фейнне. Тот улыбался. От Элизахара взгляд Алебранда перекочевал к студентам, замершим на скамьях: молодые люди, успевшие столкнуться с Элизахаром, теперь предвкушали истинную битву титанов.

— Вот! — сказал магистр и потряс восковыми дощечками. Они глухо застучали друг об друга. — Вот так, господа, надобно вести записи! Жаль, что вы не студент, господин как вас там, потому что я поставил бы вам наивысшую оценку уже сейчас, не дожидаясь экзамена, Где это вы так намастрячились?

— В тюрьме, — охотно сообщил Элизахар. — Когда работал подручным палача. Записывал показания пытуемых.

— Прелестно. Надеюсь, их всех повесили.

Элизахар пожал плечами.

— Я не интересовался их дальнейшей судьбой. Позвольте, я заберу тетрадь. Она представляет для меня некоторую ценность. Не говоря уж о том, что сами таблички принадлежат госпоже Фейнне.

— Ну разумеется, разумеется...

Магистр вернул ему дощечки, и телохранитель Фейнне невозмутимо прошествовал на свое место рядом с госпожой.

Алебранд вернулся к прежней теме.

— Итак, мы с вами рассуждали о том, что лучи сохраняют свои свойства независимо от того, видит их кто-то или нет. Сейчас мы впервые за долгое время имеем замечательную возможность произвести практическое испытание этой теории. Конечно, и прежде делались попытки: например, несколько экспериментаторов выходили на опыт, тщательно завязав свои глаза. Но у них ничего не получалось. Именно потому, что они привыкли доверять зрению и, добровольно ослепив себя, оказались беспомощны. Иные органы восприятия развиты у них слабо... Сейчас в наших рядах находится студентка, лишенная зрения от самого своего рождения. Смею предположить, что госпожа Фейнне обладает крайне развитой интуицией, у нее несравненно чуткая тактильная система, а кроме того — острый слух. Я прав?

Он выдержал паузу, а затем завершил:

— Если госпожа Фейнне согласится стать объектом уникального — у-ни-кально-го! — опыта, то я от лица всей нашей оптической науки принесу ей глубочайшую благодарность. Ее имя войдет в историю науки.

— Разумеется, я согласна, — негромко произнесла Фейнне.