— Мне кажется, Софена, ты сильно ошибаешься. Личность Фейнне во многом как раз и определяется ее слепотой и людьми, которые о ней заботятся. Они — часть ее неповторимой личности.

— Я об этом и толкую! Отбери у нее деньги, и она...

— Нет, ты не права. Это как цвет волос или глаз — ее внутреннее свойство. Присущее только ей одной.

— Ты хочешь сказать, будь у меня светлые волосы, я была бы другой?

— Чуть-чуть.

— Это можно проверить. Осветлить волосы нетрудно.

— Я тебя не убедила? — грустно спросила Аббана.

Софена решительно покачала головой.

— Мне трудно что-либо с этим поделать, Аббана, но я ее ненавижу.

Аббана сжала руку подруги, и они расстались.

Эгрей и Гальен нетерпеливо топтались на краю поляны; еще человек десять бродили по траве, посматривая на луны. Пронзительно-синяя Ассэ висела высоко в середине неба, посылая на землю единственный едва различимый в темном воздухе луч. Желтоватая Стексэ, большая, с расплывчатыми, слегка колышущимися краями, лениво зависла у самого горизонта. Ночь была заполнена ее неопределенным сиянием, в котором все фигуры казались плоскими — до тех пор, пока не попадали в место скрещения двух лучей, где мгновенно обретали рельефность.

Магистр Алебранд стремительно бегал взад-вперед по лужайке, быстро переставляя короткие кривые ноги, и каждый раз, когда его силуэт, зацепив синий луч, наполнялся объемом, зрителям чудилось, будто магистр выскакивает из двухмерного пространства и погружается в трехмерное. Это явление было, в принципе, обычным, но при частом повторении начинало представляться каким-то непрерывным волшебством.

— Где же она? — заговорил наконец Эгрей.

Ренье прихромал одним из последних. Приятели замахали ему, и он присоединился к Эгрею и Гальену.

— Еще не началось?

— Как видишь, — ответил Гальен. — Наша красавица запаздывает.

— Она будет моей, — сказал Эгрей ни с того ни с сего.

— А пока этого не произошло — лучше помолчи, — оборвал его Гальен.

— Вот она, — проговорил Ренье.

Все тотчас повернулись в ту сторону, куда он указывал. Белая, точно вырезанная из шелка, бесплотная девушка осторожно ступала по траве. Высокий мужчина, придерживающий ее за локоть, шел рядом, поотстав на полшага. Он почти весь тонул в тени.

Для полетов, равно как и для верховой езды, существовали особенные костюмы, и женщины внимательно следили за модой в этой области. И то, и другое занятия были, во-первых, привилегией мужчин, а во-вторых, свидетельствовали об аристократичности — если не происхождения, то, по крайней мере, воспитания и устремлений. Платье Фейнне являло собой верх изысканности: это был простой белый балахон с широкими рукавами, обрезанными чуть выше локтя. Сшитый из тончайшего шелка цвета бледной слоновой кости, он колебался при каждом шаге девушки, то прилегая к ее телу, то драпируясь складками. Из-под подола мелькали узкие ножки в сандалиях.

— Кто бы ни подбирал для нее наряды, он разбирается в том, что делает, — прошептал Эгрей.

— Подбери слюни, — шепнул ему Гальен. — На тебя смотреть противно.

Ренье отошел подальше, чтобы не слышать их, и как только голоса приятелей перестали достигать его слуха, мир чудесным образом преобразился. Теперь для Ренье существовали только благоуханная ночь и девушка в белом платье, чуть неловкая, смущенная и милая.

Алебранд подскочил к ней, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие.

— Опаздываете, сударыня! Наряды выбирали? Перед зеркалом вертелись? — Он чуть прикусил язык: вряд ли Фейнне уместно было обвинять в том, что она вертелась перед зеркалом; однако сбить магистра в любом случае было нелегко. — Ладно, коль скоро главный субъект эксперимента прибыл, можно приступать! Кто будет записывать?

Он повертел головой, оглядывая собравшихся, и остановил взор на Элизахаре.

— Вы! — Он ткнул пальцем в телохранителя Фейнне. — Насколько я выяснил, вы ухитряетесь записывать каждое слово даже за нашим ритором.

— Ну, это было бы чересчур, — скромно ответил Элизахар. — Впрочем, я предвидел ваш выбор и прихватил с собой дощечки.

Алебранд отвернулся от него и оглядел прочих, задерживая взгляд на каждом.

— Видали? — произнес он наконец с ироническим восхищением. — Он предвидел! Стратег и тактик! Ладно, пишите. В ночь полнолуния Ассэ и трех четвертей Стексэ, при Ассэ в зените и Стексэ на горизонте, угол скрещения лучей...

Он диктовал показатели, почти не прибегая к линзам и скороговоркой произнося на память десятки длинных формул. Фейнне переминалась с ноги на ногу на поляне и улыбалась в пустоту. Она чувствовала устремленные на нее глаза, и ей было немного не по себе.

— Держись, Фейнне! — выкрикнул Гальен.

— Лети, Фейнне! — подхватила Аббана.

Девушка повернулась навстречу голосам и благодарно кивнула.

Элизахар скрипел палочкой, процарапывая воск, а магистр все диктовал и диктовал. Затем Алебранд поднял голову и закричал:

— Пора!

Фейнне взяли за руки — справа Алебранд, слева Элизахар — и подвели к синему лучу.

Алебранд махнул Элизахару, чтобы тот опустил руку девушки.

— Теперь, дорогая, — обратился магистр к Фейнне, — вы должны войти в центр скрещения лучей.

— Но я их не вижу...

— Вам не требуется ничего видеть. Если расчеты Хессициона верны и мы не ошиблись в вычислениях, через несколько минут лучи должны подхватить вас. Вы почувствуете их приближение — интуитивно или тактильно. Постарайтесь запомнить свои ощущения. Это крайне важно. Хессицион высказывал предположение о том, что незрячие гораздо лучше приспособлены к полетам, нежели зрячие. Он говорил, что для людей, привыкших полагаться на зрение, закрыты многие иные, более существенные пути.

«Он дважды назвал имя Хессициона, — подумал Ренье. — Нарочно? Хочет, чтобы старик присутствовал при эксперименте?»

Рядом кто-то закашлялся. Ренье подскочил, как будто его кольнули: еще мгновение назад здесь никого не было. Поблизости копошился старикашка. Свет рыхлой луны Стексэ делал его почти коричневым, похожим на разлохмаченную прошлогоднюю шишку. Сходство усугублялось рваниной, в которую был облачен старик.

— Господин Хессицион, — сказал Ренье.

— А? — Старичок поднял голову. — Ну да, ну да… Я давно предполагал, что полеты при благоприятном скрещении лучей... при переменных голубого спектра... впрочем, Стексэ быстро меняет угол падения...

Он махнул рукой. Ренье с ужасом увидел странные пальцы: большой и указательный были в три раза длиннее, чем нужно, и заканчивались острыми, похожими на иглы, ногтями. В следующее мгновение юноша понял, что ошибся: Хессицион держал в руке растопыренный циркуль. Ренье перевел дух и засмеялся от облегчения.