Но некоторые становились буквально одержимыми, теряли сон и аппетит, забывали о семье, замыкались в себе и достаточно быстро приставали к берегам безумия. Лусия догадывалась, что если не найдет убийцу ее напарника, с ней произойдет то же самое.

К несчастью, в дневнике больше шла речь о переживаниях автора и его погружении в черные мысли, чем о самом расследовании. От страницы к странице становилось все яснее, как его засасывает скверное психологическое состояние. Настроение его постепенно съезжало от депрессии к настоящей деменции. Возможно, больше всего на это повлиял тот факт, что к событию, самому по себе жуткому, примешалось еще острое ощущение беззащитности ребенка. Все это вместе и свело Мигеля Феррана с ума. Он начал подозревать, что за трагедией стоит некая сеть педофилов. Но тогда к чему такая мизансцена? Что-то тут не клеилось. А если целью убийц была именно мизансцена, то что они сделали с ребенком? Снова те же вопросы, на которые нет ответа. По всей видимости, в этом пазле расследованию Гражданской гвардии недоставало главного кусочка. Но Ферран все-таки позвонил Сесару Болкану и сообщил, что знает, кто убийца. Перед тем, как повеситься.

Или перед тем, как его повесили…

«Меня снова мучили кошмары, – писал он. И дальше: – Дни идут, и мой мозг все более и более пустеет, а разум в нем уступает место ужасу…» «Я перестал спать, я почти перестал есть, а алкоголь действует на меня возбуждающе. Коллеги как-то странно на меня косятся». А вот еще: «Несмотря на то, что все это всего лишь мои домыслы, я полагаю, что гипотеза В неудачна».

Лусия вздрогнула. Что еще за гипотеза В? Она вернулась по тексту назад, но не нашла ни гипотезы А, ни гипотезы В. Некоторые слова он подчеркнул: «Картина? Изображение?», «детство: ремесло отца», «совпадение дат».

Какие даты? Чей отец? О ком он говорил? Очевидно, здесь замешан подельник.

Сидя в одиночестве в гостиничном номере в чужом городке и время от времени прислушиваясь, как хлопает чья-то дверь в коридоре, Лусия начала понимать страхи и навязчивые мысли Мигеля Феррана. Они постепенно становились ее страхами и мыслями. Однако номер был теплый, в изголовье кровати крепкая, надежная кирпичная стенка, плотные клетчатые шторы на окнах защищали от холода, уютно горели лампы под прихотливыми абажурами…

Вдруг завибрировал ее телефон, лежавший на стеганом одеяле. Она взглянула на экран: Моника. Может, что-то случилось с матерью? Лусия ответила.

– Моника?

– Я только что от мамы, – заявила ее старшая сестра, не поздоровавшись и не спросив, как дела. – Она не знала, какой сейчас день, и от нее дурно пахло… Какой ужас! Я думаю, она не мылась несколько дней. И едва притронулась к продуктам в холодильнике. Интересно, что же она ела?

Лусия закрыла глаза. В груди защемило. Она уже знала, что сейчас будет.

– Лусия, ее надо куда-то определять, она не может больше жить одна. Нужно поискать ей пристанище… Время настало.

– Конечно.

В трубке наступила тишина.

– Да черт побери, Лусия! Мать сходит с ума! Она забывает помыться несколько дней подряд, а потом начинает мыться чуть не каждый час, потому что забывает, помылась или нет!

– Откуда ты знаешь? Ты же никогда не навещаешь ее.

– А вот и навещаю! Реже, чем ты, конечно. Я живу на другом конце Мадрида, а не на той же лестничной площадке! И у меня растут два сына…

Ага, конечно… два парня пятнадцати и семнадцати лет, совершенно самостоятельных. Два умных парня, которых Лусия очень любила, и они ее тоже. Но мать обращалась с ними как с маленькими.

– Ты взяла на себя заботу о ней, – закусила удила Моника, – но тебя вечно нет дома. Она предоставлена сама себе! Тебе совершенно нельзя доверять!

Лусия вздохнула. Ей не хотелось затевать еще одну ссору с сестрой. Только не сейчас. Сейчас у нее есть чем заняться.

– Я об этом подумаю, – сказала она, прежде чем отсоединиться.

Затем подошла к окну и посмотрела в ночное небо, где над крышами плыла, скользя между облаками, большая круглая луна. Почему они с Моникой такие разные, почему не могут понять друг друга? Лусия много лет пыталась понравиться старшей сестре. Она все надеялась, что настанет день – и мать с сестрой простят ее и снова дадут ей понять, что любят ее. Но этот день так и не настал. Она наконец поняла, что в их глазах навсегда останется гадким утенком, девочкой, которая предпочитала мальчишескую компанию, являлась домой под хмельком, делала себе татуировки… Дикий котенок-недотрога, за общим столом всегда имевший собственное мнение. А самое главное – это ведь из-за нее…

Ну да, она знала причину такой враждебности. Но, черт побери, прошло уже девятнадцать лет… Неужели нельзя все отпустить и отодвинуть в прошлое?

Рафаэль… Лусия была на два года старше брата. Подростками они никогда не расставались. Там, где появлялась высокая, сутулая фигура мальчика, рядом обязательно виднелась фигурка «маленькой старшей сестренки», которая всегда была готова защитить брата зубами и когтями. У них были общие вкусы в музыке и в одежде, оба одевались во все черное, слушали одни и те же депрессивные песни, смотрели фильмы, где затрагивались вопросы, явно недоступные пониманию подростков. Рафаэль, бесспорно, был гением. Он достигал потрясающих результатов во всем, за что брался: играл ли он Шопена на фортепиано, постигал ли основы ботаники, учился ли фотографировать или рисовать. Его неудержимо влекли звезды, философия, науки, сочинение музыки, поэзия, кино… Он мог так просто и понятно объяснить Лусии любую самую сложную проблему, что она все схватывала мгновенно. А мог, наоборот, закрыться в комнате и часами молча сидеть, погрузившись в тишину. Он долго был надеждой родителей, пока они не начали замечать, что Рафаэль не такой, как все. Нежный, удивительно умный, неистощимо любознательный, болезненно восприимчивый, но… с шизоидным складом психики. С выраженной тенденцией бежать от общества людей и укрыться в своем мире – там, где только он сам создает законы и правила, цели и задачи. Рафаэлю было абсолютно все равно, что думают о нем другие – безусловное исключение составляла только Лусия, но он жил в постоянном страхе, что они задавят и разрушат его личность. В результате все свое свободное время он проводил дома, пил пиво и слушал музыку. Когда Лусия обнаружила, что он стал прикладываться к наркотикам, она пыталась сама его переубедить, скрывая этот факт от старшей сестры и от родителей. Когда же Рафаэль начал писать меланхолические стихи, наполненные зловещими, блестяще очерченными образами, и призывать смерть для всех своих