Она с обнаженной грудью, он на четвереньках, спиной к вам, оба в совершенно идиотских позах, и у обоих дыры во лбах… Мне тогда было около пятидесяти, и я уж точно не был желторотым юнцом, но на моем веку худшее, что мне доводилось видеть, – дорожные аварии… Клянусь, эта картина повергла меня в шок. Я уже не говорю о моем напарнике, о Мигеле: ему еще и тридцати не исполнилось, и он был очень впечатлителен.

Болкан быстро облизал маленьким розовым языком пересохшие губы.

– И потом… этот косой свет, что падал на них сверху, эти ранние утренние лучи… Не будем забывать, что на дворе стояло лето. На деревьях в лощине заливались птицы. У меня тогда возникло ощущение, что убийца пытался воспроизвести картину, которую он где-то видел: я имею в виду живопись, ну вы понимаете, что я хочу сказать.

Лусия и Саломон снова переглянулись.

– Их звали Исабель Альмуния Руэда и Хосеп Пастор Систер – работящая пара, которую все любили, а их сына, Оскара, его дед называл просто прелестью, а не ребенком…

Он оглядел своих гостей, и Лусия, помимо воли, вздрогнула.

– Они выращивали ранние овощи и фрукты в орошаемой долине в Барбастро, а потом продавали их зеленщикам региона: розовые помидоры, которые здесь очень в чести, огурцы, лиловую спаржу из Сомонтано – ее хорошо прожаривать с крупной солью. Эту пару часто встречали в деревне. И все, кто их знал, говорили одно и то же: они любили друг друга, были счастливы и откладывали деньги, чтобы поехать в отпуск на Коста-Брава и жить там в палатке.

Болкан шмыгнул носом и грустно покачал головой.

– Мы опросили всех, кто регулярно ездил по этой дороге, не заметил ли кто что-нибудь подозрительное за несколько дней до происшествия. Безрезультатно. Мы перерыли все, что касалось их жизни, жизни их семей, допросили клиентов, соседей, кредиторов. Нам удалось вычислить, кто в это лето посещал пляж на озере – в общей сложности больше ста человек, – и допросить всех одного за другим. Мы дали объявление с обращением к свидетелям. Чтобы прочесать зону, мы задействовали служебных собак и вертолет. И даже спелеологов… Обращались и к ясновидящим, которые утверждали, что могут знать, где мальчик. Как бы не так! Ничего. Ни малейшего следа ни ребенка, ни автомобиля, и никакого этому объяснения. Пусто…

Лусия кивнула.

– Ты говорил о каких-то деталях, которые не вошли в отчет. Тебе известно что-то еще?

– Нет, но у меня есть основания думать, что в то утро убийца был не один. Их было по крайней мере двое. По моему скромному мнению, там был еще один человек, который, стоя чуть поодаль, наблюдал за дорогой.

Лусия резко выпрямилась в кресле.

– И у тебя есть доказательства?

– Никаких. Только внутреннее убеждение, которое возникает, когда в первый раз приходишь на место преступления. Ты знаешь, это бывает важно…

«Да уж… – подумала она. – Бывает, что первое впечатление оказывается ближе всего к истине».

– И потом, судя по информации из «черного ящика» грузовика, они останавливались еще раз, за несколько сот метров от того места. Для чего понадобилась первая остановка? Потом они поехали дальше – и на этот раз окончательно остановились, отъехав метров триста. Там, где их убили.

Болкан пришел в изрядное возбуждение. Рассказывая, он смотрел то на профессора, то на лейтенанта, словно стараясь уловить их малейшую реакцию.

– Твой напарник покончил с собой именно из-за этого случая? – тихо спросила Лусия.

Двухцветное лицо повернулось к ней.

– Он не кончал с собой. Его нашли повешенным, а это не одно и то же.

– Что ты хочешь сказать?

– Он позвонил мне накануне вечером, чтобы сообщить, что знает, кто убийца.

Лусии показалось, что полумрак в маленькой гостиной-библиотеке внезапно сгустился. Снаружи в темноте прозвучали удары колокола: семь часов. Звук был хрупкий, хрипловатый, но умиротворяющий. Этот звук веками успокаивал обитателей городка в их нескончаемой борьбе с демонами. А на самом деле демоны были в них самих.

– Он назвал тебе имя?

– Нет, он так и умер, храня свою догадку. Он собирался назвать мне его, но сначала хотел получить доказательства.

Она задумалась.

– То есть ты считаешь, что здесь речь идет еще об одном убийстве?

– Да, – ответил Болкан. – Вне всяких сомнений. Нет, наверное, смысла говорить, что все годы я думал над этой историей. Чуть с ума не сошел. Кончилось тем, что я очень устал. Но ведь там еще был ребенок…

При последнем слове сердце Лусии сжалось.

– Да… А что же сталось с мальчиком, как по-твоему? У тебя есть гипотезы?

Он помедлил и с бесконечной печалью на нее взглянул.

– Не знаю, что хуже: разыскивать погибшего ребенка или ребенка, который, может, и остался в живых и был жив какое-то время, пока его не перестали искать.

Эта мысль потрясла Лусию.

– А у тебя есть дети? – вдруг спросил он.

– Сын, – ответила она, немного поколебавшись.

– Сколько ему?

У нее внезапно пересохло во рту.

– Девять лет.

– Оскару было столько же, – заметил Болкан, бросив на нее проницательный взгляд. – Они такие славные в этом возрасте…

Ее передернуло. И вдруг очень захотелось прекратить этот разговор. Вероятно, Сесар уловил ее состояние, потому что покатил кресло по паркету, подъехал к книжному шкафу, взял с полки тетрадь в черной кожаной обложке, вернулся к ним и, подавшись к Лусии, протянул ей тетрадь.

– Если где-то и существует ключ к разгадке этой тайны, то он находится здесь, – сказал он. – Но я оказался неспособен его найти. Однако рукопись я читал и перечитывал. Это дневник моего напарника Мигеля, который тот вел перед смертью. Он был среди конфискованных вещей, и я его сохранил. Я ведь уже говорил вам, что долго был одержим этой историей…

27

Вечер субботы

Было уже одиннадцать вечера, когда Лусия оторвалась от чтения. Она часа два просматривала дневник Мигеля Феррана и так увлеклась, что забыла, где находится.

Этот дневник произвел на нее огромное впечатление: ведь он был подлинным свидетельством человека, которого не оставляли мысли о смерти молодой пары и особенно – о судьбе маленького мальчика, который в буквальном смысле этого слова исчез с лица земли. Когда-то Мигель бросил все силы на то, чтобы докопаться до истины, и кончилось тем, что эта борьба измотала его и физически, и морально. Все следователи когда-нибудь подпадали под влияние из ряда вон выходящего дела, которое не дает ни секунды покоя. Бо́льшая часть из них быстро приходила к выводу, что от такого дела надо дистанцироваться.