Позитивным моментом стал двадцатипятилетний пакт о демилитаризации и расчленении Германии, предложенный 20 сентября Бирнсом. Молотов ответил, что передаст этот проект своему руководству, но сам лично считает эту мысль весьма интересной10. Нарком написал Сталину: «Я думаю, что нам надо поддержать предложение Бирнса о договоре четырех держав с целью предотвращения новой агрессии Германии, однако не показывая излишнего рвения. Точнее, оно будет приемлемо для нас, если американцы сделают хоть какие-то шаги в нашу сторону в отношении балканских стран»11. Но у Сталина были другие соображения. 22 сентября он послал Молотову телеграмму с инструкцией, велящей предложить в ответ Бирнсу одновременное заключение договора с Японией о разоружении и демилитаризации. Генсек оценил предложение Бирнса так: «[Предложение Бирнса преследует четыре цели:] первое – отвлечь наше внимание от Дальнего Востока… второе – получить от СССР формальное согласие на то, чтобы США играли в делах Европы такую же роль, как СССР, с тем чтобы потом в блоке с Англией взять в свои руки судьбу Европы; третье – обесценить пакты о союзе, которые уже заключены СССР с европейскими государствами; четвертое – сделать беспредметными всякие будущие пакты о союзе с Румынией, Финляндией и т. д.»12.

Накануне советский вождь присылал Молотову еще один запрет. 21 сентября Сталин, недовольный тем, что французы и китайцы поддержали на конференции английские и американские позиции, приказал Молотову твердо придерживаться потсдамского решения о работе СМИД – Китай и Францию не следует допускать к обсуждению мирных договоров. «Признаю, что сделал крупное упущение, – ответил Молотов, – немедленно приму меры [и] настою на немедленном прекращении общих заседаний пяти министров… хотя это и будет крутой поворот в делах Совета министров». На следующий день он поступил согласно инструкциям, и это означало окончание переговоров о мирных договорах, поскольку остальные министры иностранных дел не хотели менять изначально установленный порядок13.

Но Молотов не отказался от мысли добиться хоть какого-то прогресса на этой конференции. 26 сентября Бирнс предложил компромисс: принять советскую позицию по процедурному вопросу о правах участия в дискуссиях СМИД в обмен на созыв более широкой мирной конференции для рассмотрения вопроса о договорах. Молотов передал эту идею Сталину и представил свой вариант компромисса: обсуждение итальянского мирного договора продолжится в обмен на уступки по поводу создания Союзного контрольного совета для Японии. Однако Сталин никаких компромиссов не желал и, судя по всему, решил, что будет лучше, если конференция закончится ничем. «Союзники нажимают на тебя, чтобы сломить твою волю и заставить пойти на уступки, – написал он Молотову 27 сентября. – Ясно, что ты должен проявить полную непреклонность… Возможно и то, что совещание Совета кончится ничем, короче говоря – провалом. Нам и здесь нечего горевать». Но Молотов не терял надежды на компромисс. «Согласен, что наступил решающий момент, – отвечал он 28 сентября. – Согласен, что лучше пусть первая сессия Совета министров кончится провалом, чем делать существенные уступки Бирнсу… Если же американцы (и англичане) согласятся уступить хотя бы по одному из этих вопросов [о Японии или Балканах], то следует с ними договориться. Тогда успех работы Совета будет в нашу пользу»14.

Кажется, что в тот момент Сталин решил предоставить Молотову разбираться с ситуацией своими силами и дать процедурным прениям остановить работу СМИД. Так и вышло. 3 октября встреча закончилась, а стороны не договорились даже о тексте итогового коммюнике. На следующий день на пресс-конференции Молотов пытался представить в как можно более положительном свете неудачу СМИД и говорил, что, хотя процедурные разногласия помешали Совету довести дело до конца, на его тридцати трех заседаниях было достигнуто множество ценных соглашений. Если остальные выразят желание вернуться к процессуальному порядку, установленному в Потсдаме, то Совет соберется снова. В заключение Молотов заявил: «Советский Союз стал победителем в последней мировой войне и занимает достойное место на международной сцене. Это результат огромного труда, проделанного Красной Армией и всем советским народом… Кроме того, это результат того факта, что в те годы Советский Союз и западные Союзники шли рука об руку и успешно работали вместе. Советская делегация уверенно смотрит вперед и надеется, что все из нас будут стараться укрепить сотрудничество Союзников»15.

Частным порядком Советы относились к результатам конференции далеко не так оптимистично. На внутреннем брифинге для послов отмечалось, что с самого начала встречи СССР столкнулся с объединенным фронтом других держав, старавшихся девальвировать решения Ялты и Потсдама. Демократическая администрация Трумэна критиковалась за то, что позволила реакционным республиканским элементам уводить в антисоветскую сторону свою международную политику. Английских же лейбористов обвинили в том, что, защищая имперские интересы Британии, они перещеголяли даже консерваторов. Официальное заключение о СМИД сообщало: «Окончились провалом попытки определенных англо-американских кругов развернуть первое после войны дипломатическое наступление на внешнеполитические завоевания Советского Союза, достигнутые в ходе войны. Не исключено дальнейшее давление на СССР со стороны англичан и американцев, но у нас есть все возможности, чтобы защитить и укрепить советские позиции на международной арене. Мы обязаны проявить опыт, находчивость, стойкость и упорство, как того требуют интересы СССР»16.

Видно, что Молотов больше Сталина был склонен найти общий язык с СМИД. И он не сдавался, даже когда начальник велел ему проявить бескомпромиссное упрямство. Скоро министру достанется за слабую попытку отстоять свое мнение.

Почти сразу после возвращения Молотова в Москву Сталин отправился в отпуск. Как было заведено в 1920-е и 1930-е гг. генсек продолжал получать документы по наиболее важным государственным вопросам, а свои взгляды и директивы он сообщал телеграммами. В отсутствие Сталина вся ответственность переходила к Молотову, до сих пор занимавшему пост заместителя премьер-министра, а также министра иностранных дел. В случае каких-нибудь оплошностей виноватым становился он. И генсек, недовольный тем, что Молотов показал в СМИД свою независимость, эти оплошности изо всех сил выжидал. Первой «ласточкой» будущего разноса стала претензия вождя о том, что у советской делегации нет стенографической записи СМИД: «Мы обнаружили, что в правительствах США и Англии куда больше осведомлены о курсе конференции, чем мы, советские руководители… Все это свидетельствует о нашей отсталости и отсутствии опыта в этой области»17.

Следующая претензия Сталина касалась разговора Молотова с послом Гарриманом, в котором он, как показалось, уступил американцам слишком большой объем контроля над японской оккупацией. «Манера Молотова отделять себя от правительства и изображать себя либеральнее и уступчивее, чем правительство, никуда не годится», – написал Сталин в Политбюро18. Затем 9 ноября «Правда» по приказу Молотова напечатала речь Черчилля, где тот щедро расточал похвалы Сталину. На вождя это впечатления не произвело. «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля, – написал он Политбюро. – Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР… Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня»19.