К тому же было очень приятно видеть, какой эффект события этого дня оказали на моих дочек. Они подходили к Алексу и много разговаривали, особенно Джейми, которая была с ним одного возраста. Но больше всего их поразило то, как он относился к многочисленным трудностям, выпавшим на его долю, несмотря на то что мальчик практически постоянно испытывал боль, из него так и лился оптимизм. К тому же мои дети в первый раз увидели человека в инвалидной коляске, и это заставило их серьезно задуматься о том, с какими разными болезнями сталкиваются люди.

Вскоре я получил новость, которая меня обрадовала. На следующий день, когда я приехал с работы, мы с Финном отправились к Робу на очередное обследование. С момента нападения тогда прошло чуть более месяца, а с момента обнаружения серомы — менее двух недель, и теперь врач хотел обсудить дальнейший план лечения. В ноябре для Финна была разработана схема постепенного увеличения нагрузок, позволявших псу восстановиться, не перегружая организм. Всё это было направлено на то, чтобы Финн как можно скорее вернулся в прежнюю форму.

Мы обсудили изменения в этой схеме, касавшиеся режима и поставленных целей, а также пробежались по дополнительным рекомендациям к ней. Это были разговоры в стиле «не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Не бегайте, не тяните поводок слишком сильно и так далее.

— Скажите, ― спросил я, заканчивая беседу и пытаясь выудить нужную мне информацию из скудных речей Роба, ― учитывая все рекомендации, есть ли шанс, что я когда-нибудь смогу взять Финна с собой на работу?

Как я и ожидал, для ответа врачу не понадобилось ничего говорить. В его взгляде ясно читалось: «Нет». Поэтому я быстро перестроил фразу, убрав из нее слово «работа». В то время я не выходил на дежурство, потому что мне необходимо было самому восстановиться, но и не в последнюю очередь потому, что рядом со мной не было моего партнера. Если бы я мог взять его с собой, у него улучшилось бы состояние просто от пребывания на свежем воздухе и смены обстановки.

— Финну очень одиноко, ― объяснил я. ― Под словом «работа» я не имею в виду работу в полном смысле слова. Я всего лишь хочу поехать вместе с ним на работу. Я знаю, что сейчас он не может много двигаться, и очень хорошо представляю себе, что ему можно делать, а что нет. Я думаю, что сейчас пес больше всего мечтает о том, чтобы оказаться на работе. Считаете ли вы, что такая поездка поможет выздоровлению?

К моему удивлению и восхищению, Роб ответил на этот вопрос утвердительно (он сказал, что Финн, несомненно, мечтает о том, как бы вернуться на работу поскорее).

— Но только при условии, что ваши смены не будут чересчур долгими, ― уточнил врач. ― Максимум шесть часов. Вы же видите, что ночью сейчас холодно, а у пса практически нет шерсти. Прошло слишком мало времени (опять эти слова…), и его организм всё еще восстанавливается. Я разрешу поездку, только если вы пообещаете мне, что не будете ни на йоту уклоняться от схемы.

И я пообещал. Думаю, мне надо было расцеловать врача.

Возвращение Финна на работу стало большим событием для нас обоих. Знаю, некоторые люди могут подумать, что я чересчур сентиментален, но речь идет о замечательном коллеге, с которым мы проработали уже семь лет. И мне не стыдно признаться в том, что тогда меня переполняли эмоции. Да что я говорю! Внутри у меня просто всё кипело.

Это был еще один большой шаг вперед на пути к выздоровлению — такой же, как то, что он выжил в ту ночь, пережил операцию и извлечение трубок из тела, как переезд домой, игра с мячиком или то, что он пытался воровать еду.

Сейчас мой мальчик достаточно поправился для того, чтобы впервые почувствовать запах своих служебных обязанностей. В тот день можно было точно понять, уверен ли сам пес, что сможет вернуться к работе. Конечно, ответ на этот вопрос был утвердительным, он показывал это каждым своим движением. Даже в страшном сне Финн не мог представить себе другой жизни. Ведь он был прирожденным полицейским псом и не давал никаких поводов для сомнений в этом.

Отвезя девочек в школу, мы сразу отправились на работу. Перед тем как Финн сел в машину, его зацеловали все наши женщины (и к тому же он получил благословение от Рорри). Мы поехали на грузовике без надписи «полиция», который специально пригнали к дому. Обычно, если в обратном нет необходимости, я использую грузовик с надписью, но иногда такая машина привлекает к себе слишком много внимания. Особенно если ты натыкаешься на что-то, что требует быстроты действий. Когда со мной в машине едет здоровая собака, я чувствую себя обязанным ездить на грузовике с опознавательными знаками полиции и вмешиваться в различные происшествия. Но так как в этот раз мой четвероногий друг не мог мне помочь, я решил, что лучше ездить на простом грузовике, где я смог бы следить за обстановкой, не опасаясь быть опознанным, и в случае чего запрашивать подкрепление.

Я нажал кнопку, и сетка, разделяющая кабину и клетки, опустилась. Обычно я делаю это, когда мы начинаем ехать до нужного места, но сегодня я сделал так еще до отъезда — мне с самого начала хотелось видеть, что думает Финн, понимая, что мы едем на работу. Конечно, он был в восторге. Теперь пес оказался на своем месте, и ему стало всё равно, что об этом думают другие. Он выглядел очень счастливым, вилял хвостом, и на это было любо-дорого смотреть.

Я также опустил окно с его стороны. Конечно, моему другу приходилось смотреть наружу через металлические решетки, однако он втянул носом воздух, как всегда любил делать, и огляделся, чтобы понять, есть ли на улице кто-нибудь, кого он мог бы поприветствовать лаем. Но я предусмотрительно немного затонировал боковое стекло. Если мы куда-то едем, то Финн имеет обыкновение лаять на каждый автомобиль, велосипед или грузовую машину, которые слишком близко подъезжают к нам сзади, а я не хотел, чтобы он волновался слишком сильно.

Я легонько потрепал моего друга по шерсти, чтобы дать ему уверенность в том, что всё будет хорошо, хотя уверенность нужна была скорее мне, чем ему. Помните, прошлый раз, когда я ездил с ним на грузовике, мне пришлось облокачиваться на точно такую же перегородку, чтобы попытаться успокоить его и остановить кровотечение, молясь, чтобы он не умер на моих глазах. Эти воспоминания вовсе не стерлись из моей памяти. Я не боюсь в этом признаться. Я был более чем горд за своего маленького мальчика, и вскоре по моему лицу покатились слезы радости. Они застилали мне глаза, поэтому я едва ли мог видеть дорогу. Свесившись с сиденья, я обнял Финна — просто уткнулся носом в его новую великолепную шерсть, а затем собрался, включил рацию на полную громкость, чтобы мы смогли спеть хором.

Боже, как это было приятно.

Мы снова направлялись в штаб-квартиру полиции в Бердфордшир, где мы присоединились примерно к полудюжине кинологов, с несколькими из них мне в тот день предстояло заниматься. Так получилось, что за время, прошедшее с ночного нападения, я никого из них не видел, и, как только они увидели Финна — его можно было сразу же узнать даже с большого расстояния по располневшему животу, — каждый из них немедленно захотел пожать мне руку или похлопать меня по плечу. Но занятие прошло, как обычно, в деловой обстановке. Как в любой другой профессии, у полицейских и кинологов есть свой особый юмор. Некоторые из собравшихся серьезно спросили меня: как у нас с Финном дела, но было видно, что они так по-доброму шутили. С учетом того, что в конце дня я очень устал, это было именно то, что нужно.