Звено второй эскадрильи под командованием младшего лейтенанта Ткаченко под прикрытием пяти наших истребителей дважды пыталось прорваться к цели, но, атакованное превосходящими силами истребителей, вынуждено было возвращаться. После второй попытки самолет командира звена был подожжен огнем истребителей Ме-109. Ткаченко В. Т. посадил горящий самолет на фюзеляжу пункта Комышеваха. После приземления экипаж, использовав бортовые огнетушители, сумел погасить пожар на самолете.

Вечером, когда ложились спать, заметили, что многие матрасы пустовали.

— Коля, тебе не кажется, что скоро и наши матрасы могут оказаться свободными? — обращаясь к Рудю, спросил Недогреев Н. Я.

— Можешь не беспокоиться, меня не собьют, а если и собьют, то я все равно вернусь, даже приползу, а на свой топчан вернусь, — ответил Рудь.

— Не зазнавайся, Коля. Штурман Каменский подсчитал, что через тридцать вылетов все топчаны будут пустые.

— Откуда такой бред?

— Это не бред, Коля, а математика. Под Москвой полк выполнил около шестисот боевых вылетов и потерял двадцать три самолета. Это значит, что одна потеря приходится примерно на тридцать боевых вылетов.

— Плевал я на такую математику. Я свой топчан не освобожу. Давай лучше спать, — заключил Рудь, вытягиваясь на соломенном матрасе.

Но лечь спать не удалось.

— Командирам эскадрилий и всему летному составу немедленно явиться на командный пункт! — прокричал запыхавшийся посыльный.

На командном пункте командир полка поставил задачу с рассветом нанести удар по танкам противника у пункта Ямы. Объявив летному составу боевой расчет, порядок нанесения удара и приказав разбудить всех в два часа тридцать минут, я пошел спать. А спать оставалось всего два часа.

1 июля для первого удара самолеты вырулили на старт еще в темноте, а взлетели в предрассветных сумерках. Эскадрилья собралась в боевой порядок — «клин звеньев».

Летим на цель. Слева вел звено бомбардировщиков С. Я. Митин, справа — Н. П. Шенин. Под крылом проплывали поля и долины речушек, залитые туманом как молоком. Вот и река Оскол, чем-то немного напоминавшая мне родной Хопер.

— Боевой, — передает Желонкин.

Бомбы точно накрыли скопление танков и автомашин противника[72]. Удар застал фашистов врасплох. Только вдогонку нам стреляет зенитная артиллерия. После зениток замыкающее звено атакуют сзади два истребителя Ме-109 и один Ме-110. Хорошо, что над рекой Оскол вражеских истребителей отсекли наши «яки», а то нам бы не избежать потерь.

Второй удар мы нанесли по той же цели под прикрытием девяти наших истребителей, уничтожив несколько танков и автомашин. Над целью эскадрилью атаковали шесть «мессеров», но и их отогнали наши истребители[73].

В эти дни мне много помогал комиссар эскадрильи Д. А. Лучинкин. Выше среднего роста, атлетического, поистине богатырского сложения, он ярко олицетворял наиболее типичные черты русского характера: постоянство, веру в свои силы и непоколебимую веру в победу над врагом. Лучинкин был хорошо связан с людьми эскадрильи, любил политработу, но не отмежевывался и от летных вопросов организации и выполнения боевых задач. Как летчик, он безукоризненно пилотировал самолет и обладал живым тактическим мышлением. Естественно и просто, без громких фраз и лозунгов, он умел формировать боевое настроение в эскадрилье, опираясь на партийную организацию и показывая пример выполнения сложнейших боевых задач в воздухе.

Третий удар эскадрилья нанесла в одиннадцать часов по колоннам танков и автомашин противника у Рубленого и Комиссаров, вылетая немедленно по готовности звеньев.

Четвертый раз в этот день эскадрилья вылетела для удара по фашистским войскам, прорвавшимся в район Лубянки. Подлетев к аэродрому истребителей, мы встретили стену мощной грозовой облачности. Истребители сопровождения взлетать отказались, выложив на аэродроме стрелу в сторону грозы, а нам передали по радио приказ возвратиться на свой аэродром[74].

Итак, ведем активные боевые действия шестой день. В эскадрилье потерь пока нет. Вместе со своим стрелком-радистом Монзиным Г. Ф. много внимания уделяю организации обороны боевого порядка эскадрильи в воздухе. Каждому стрелку-радисту и воздушному стрелку определены ответственные секторы наблюдения и огня. Эти секторы перекрывали друг друга. Летчики просматривали переднюю полусферу в сторону ведущего, а штурманы — переднюю полусферу во внешнюю сторону и вниз. Каждый обнаруживший в своем секторе истребитель противника должен был немедленно оповестить о нем свой экипаж и по радио ведущего командира и все экипажи остальных самолетов.

Когда истребитель противника одновременно обнаруживали несколько человек, то в эфире начинался галдеж, и в этих случаях порядок наводил Монзин или я приказывал всем замолчать.

Приобретение боевого опыта делало решения и действия летчиков в боевых вылетах более гибкими, а волю более твердой. Для себя я отмечал, что это было не плохо для летчиков, весь опыт которых состоял из трех месяцев пребывания в полку и 10–12 боевых вылетов. Летчик Никотин A. C., подтянутый и аккуратный, с юношески угловатой фигурой, был всегда бледен и молчалив. Казалось, что улыбка не посещала его лицо. Летчики подшучивали над ним, говоря, что танки, автомашины и артиллерийские орудия, выглядевшие с воздуха очень маленькими козявочками, вдохновляли Никотина тем, что он полагал, что и его бомбардировщик с земли выглядит маленькой птичкой и, следовательно, для зенитчиков представляет трудную цель. Но скромного, несмелого и замкнутого Никотина, глубоко переживающего каждое замечание командиров, совершенно нельзя было узнать в воздухе. Как только самолет отрывался от земли, им управлял уверенный в своих силах, смелый, инициативный и решительный летчик.

Штурман звена Иванников В. Н. прослыл снайпером бомбометания. Все расчеты он выполнял в уме и прицеливался в кратчайшее время, но в воздушном бою забывал про ориентировку и иногда попадал впросак, когда командир звена Митин спрашивал внезапно: «Где находимся?»

Смело и уверенно выполняли боевые задачи летчики Падалка С. С. и Недогреев Н. Я. Недогреев показал себя не только мужественным и искусным летчиком, но и инициативным и ответственным. Это он сбросил бомбы по танкам противника, когда у ведущего бомбы не упали из-за отказа бомбардировочного вооружения.

Особенно из всех высокими боевыми качествами отличался летчик Рудь Н. М. Воевал он смело, с боевым задором. В полете не испытывал страха. Большим подспорьем в бою было чувство боевого товарищества с членами экипажа и чувство локтя с другими самолетами боевого порядка. Поэтому в боевом порядке Рудь держался близко от командира, надеясь на его силу, опыт, умение и возрастание мощи от совместных действий. Как летчик, Рудь обладал, наряду со смелостью, и врожденной осторожностью. Самолет перед боевым вылетом, подвеску бомб и подготовку экипажа проверял сам, и очень тщательно, требуя устранить малейшие обнаруженные недостатки. Когда нас атаковывали истребители противника, Рудь кричал: «Бей фашистских стервятников!» На земле он часто улыбался и радовался всему хорошему: завтраку, надежному самолету и экипажу, успеху в боевом вылете и возможности потанцевать вечером с солдатками или местными женщинами. Глядя на него, инженер Пархоменко П. И. говорил: