Вечером комиссар полка Куфта собрал весь личный состав и зачитал телеграмму, присланную из штаба дивизии, в которой объявлялась благодарность летному составу дивизии от Военного совета 21-й армии. В телеграмме говорилось: «За отличные боевые действия по мотомехчастям противника в периоде 28 по 30 июня 1942 года всему летному составу дивизии объявляем благодарность»[80].

Затем Куфта Ф. А. зачитал приказ командующего 8-й воздушной армией от 1 июля 1942 года, в котором объявлялась благодарность всему личному составу полка за успешную боевую работу[81].

Летному составу было очень приятно и радостно, что их боевые усилия по помощи войскам 21-й армии, отходящим под напором превосходящих сил противника, замечены и оценены командованием армии и командующим 8-й воздушной армией.

После зачтения телеграмм Рудь начал приставать к комиссару с вопросами:

— Товарищ комиссар, наши войска опять отходят. Мы несем большие потери. А когда же союзники откроют второй фронт?

— Когда-нибудь откроют. Обещают, — уклончиво отвечал Куфта.

— На них надо нажать, — не унимался Рудь.

— А вы читали в «Правде» о ленд-лизе, товарищ Рудь?

— Читал, только мне было стыдно читать этот договор. Идет война, льется кровь, а американцы, как торговки на базаре, — ответил Рудь.

— Ну вот, еще пишут, что они делают налеты на Германию, — добавил комиссар.

Тогда мы еще не знали, что Черчилль в своих мемуарах напишет позже: «В течение последних шести месяцев 1942 года ни одна американская бомба не была сброшена на Германию».

4 июля с утра эскадрилья находилась в готовности к вылету. Задачи ставились и отменялись каждый час, но команды на вылет не поступало. Инженер Римлянд предположил, что это из-за нехватки бензина. Наконец, нам приказали немедленно нанести удар по переправе немцев через Дон у Гремячего. Цель была в полосе соседнего фронта, и нас неприятно поразило то, что вражеские войска, наступавшие от Курска, уже вышли на подступы к Воронежу. Слово «Дон» ударило по сознанию как набатный колокол.

Быстро ставлю боевую задачу летному составу, и около семнадцати часов эскадрилья уже летела на цель. Когда до объекта удара оставалось менее половины пути, у Голодаевки встретили мощную грозовую облачность. Пытаясь обойти грозу с запада, попали в проливной дождь и очень сильную болтанку. Земля скрылась под низкими облаками. Молнии прорезали боевой порядок во всех направлениях. Через лобовое стекло ничего не видно. Открываю боковые форточки. В кабину врываются брызги грозового дождя. С концов крыльев стекали сине-белые шнуры электрических зарядов. Оценив, что в таких условиях ведомым в боевом порядке не удержаться, я вывел эскадрилью из грозы и попытался обойти грозовую облачность с востока, но там было еще хуже. Осмотрев показания пилотажных приборов, всматриваюсь вперед, пытаясь найти проходы в нагромождениях грозовых туч. Но мощные вертикальные потоки разбросали боевой порядок. Сначала начал отставать самолет летчика Никотина A. C., затем провалилось и исчезло звено Митина С. Я. В следующее мгновение в черном облаке среди полыхающих молний скрылось звено Шенина Н. П., и только самолеты заместителя эскадрильи Медведева К. А. и летчика Рудя Н. М. каким-то чудом держались около моего самолета, каждую секунду угрожая мне столкновением. Рудь летел вплотную со мной. На его лице не угасала улыбка и восхищение. «Вот буревестник-то, — подумал я. — Летим в бездне опасности, а он ликует».

Земли не видно. Фонарь кабины заливают потоки дождя и града. Пилотирую самолет по приборам. В этих условиях, убедившись в бесплодности найти цель, приказываю по радио всем экипажам выходить из грозы на восток и возвращаться на свой аэродром.

Вышли из грозы. Летим на аэродром. После потрясающей силы грозы изумрудная земля выглядела свежей и благодатной. После посадки обнаружили трещины на фонарях и небольшие вмятины на обшивке самолетов от града.

5 июля с рассветом летный состав и техники были уже у самолетов. Подошел старший техник эскадрильи Белов и доложил:

— Товарищ капитан, для выполнения боевых задач полностью готовы шесть бомбардировщиков.

Воентехник 1 ранга Белов К. Н., коренастый, крепкий в плечах, весьма продуманно и четко организовал эксплуатацию сложных боевых самолетов в полевых условиях. С внешне сурового лица, заматерелого на солнце и ветрах, смотрели добрые заботливые глаза. Я его знал еще с 1939 года, когда служил на Дальнем Востоке. Инженерно-техническая струнка въелась в него за пятнадцать лет службы в авиации. Спокойно, без суеты, Белов организовывал ремонт и восстановление поврежденных в боях бомбардировщиков. Уверенно эксплуатировал как отечественные, так и американские самолеты, не зная ни одного слова по-английски.

Выделив один самолет для воздушной разведки и пять бомбардировщиков для удара по переправе немцев через реку Оскол, я приказал собрать летный состав для постановки боевой задачи.

Быстро подготовив экипажи, мы немедленно взлетели и бомбовым ударом разрушили переправу немцев через Оскол у Лубянки, уничтожив несколько фашистских автомашин у переправы. Вслед за первым мы нанесли повторный бомбовый удар по той же цели, для того чтобы не допустить проведения восстановительных работ и постройки новой переправы.

Во второй половине дня наша эскадрилья нанесла два удара и разрушила вражеские переправы через Дон у Гремячьего[82]. Противник оказывал у переправ яростное противодействие огнем зенитной артиллерии и атаками истребителей. Над переправой у Гремячьего атаками двух истребителей Ме-109 был подожжен самолет Никотина. На горящем бомбардировщике летчик перелетел на восточный берег Дона, приказал экипажу покинуть самолет с парашютами и сам, раненный, выпрыгнул. Все благополучно приземлились. Раненого летчика Никотина отправили в госпиталь, а штурман Орлов М. Д. возвратился в полк. Это была первая боевая потеря в эскадрилье за одиннадцать дней боевых действий. До этого было нанесено двадцать три удара по врагу без потерь.

Обстановка в районе боевых действий резко осложнилась. Передовые части войск противника вышли в район юго-восточнее Острогожска. Между реками Оскол и Дон почти по всем дорогам, в направлениях на восток и юго-восток, двигались большие и маленькие колонны танков, автомашин и артиллерии. Связь с нашими отходящими войсками была частично нарушена, и разобраться, по какой дороге наступали фашистские войска и по какой дороге отходили наши части, было очень трудно даже нам, летчикам. В окутанных пылью колоннах невозможно было отличить наши машины от немецких. Для того чтобы различить кресты на фашистских танках, приходилось снижаться до бреющего полета и лететь вдоль колонны с подветренной стороны. Поэтому мы и бомбили фашистские войска только в доподлинно известных местах, у переправ, хотя передовые части противника ушли далеко на восток.