— Какой день! Какой бой! Викингам и не снилось!

— Голову ему набок, голову, чтобы блевотиной не захлебнулся. — Прохорова бережно потащили из клетки. Едва очутившись за кулисами, он изобразил возвращение в тело, вскочил на ноги и стал поджидать Черного Буйвола, чтобы выяснить отношения до конца, но не дали.

Всех полуфиналистов вызвали на сцену — восьмерых красавиц в белоснежных, словно лепестки магнолий, платьях и шестерых бойцов, не успевших еще толком смыть свою и чужую кровь. Вот он, вожделенный миг, квинтэссенция славы, раздача слонов, пение дифирамбов и изливание бальзама на ликующие души триумфаторов. Награждение. Однако процедура не затянулась, господин Морозов был краток, чувствовалось, что ему не до официальных церемоний. Он торопливо вручил ключи от «форда» и «тойоты», оделил всех ценными презентами и каким-то сдавленным, горловым голосом пояснил, что полуфиналисты получают бонусную премию в виде месячного тура по Норвегии, все формальности завтра в туристической фирме «Альтаир». А сейчас — шампанского.

Лицо его позеленело, на лбу выступил обильный пот, однако он нашел в себе силы улыбнуться и высоко поднять бокал — за женщин и успех. Корнецкая тянула прохладный, кисловатый «брют» и, улыбаясь, посматривала на Прохорова — голова, руки, ноги целы, и слава богу. Она заняла восьмое место и сейчас, держа под мышкой презентованный фен, находилась в отличном настроении. Да, права Ингусик, почему бы не скататься в Норвегию, где в фьордах плещутся касатки. Прохоров шампанского терпеть не мог: даже не пригубив, он поставил бокал и с ненавистью покосился на Черного Буйвола — ну погоди, гад, попадешься ты мне в чистом поле!

За столиком чекистов было не до тостов — операция вступила в завершающую фазу. Клиент, похоже, доходил до нужной кондиции. Однако не грех было и подстраховаться.

— Внимание всем, это первый. — Подполковник вытянулся в кресле, глаза его не отрывались от сцены, где дело уже близилось к концу. — Всем нулевая готовность. Повторяю, нулевая.

Мгновенно оперативницы встали из-за стойки и, пританцовывая, направились на улицу, чтобы взять под контроль пятачок у входа, спецназовцы из группы захвата вышли проветриться в парк и беззвучно затаились в кустах, снайперы проверили затворы и стали по системе йогов замедлять дыхание — стрелять ведь необходимо во время паузы, когда замирает сердце.

— Ну, на счастье! — Не допив, господин Морозов разбил свой бокал, сделал несколько шагов к краю сцены и внезапно, схватившись за сердце, рухнул прямо на судейский стол. Брызнули стекла очков, прощально зазвенел хрусталь, проснувшийся мент истошно заорал:

— Служу Советскому Союзу!

Крики, шум, визг, бой посуды, суета и неразбериха. Побледневшие бодигарды положили Морозова на стол, и целитель Дятлов принялся было оказывать ему первую помощь, но вскоре даже он понял, что имеет дело с трупом.

— Наука здесь бессильна, — сказал эскулап и бочком-бочком отправился мыть руки — только его и видели.

— Господа, музыкальная пауза, — исчез следом за ним Яша Лохматович, полуфиналисты тоже быстренько убрались за кулисы, а чертов Пиль со своими сыновьями затянули на четыре голоса:

— А ты такой холодный, как айсберг в океане…

— Братва, коренной зажмурился, менты приедут, всех заметут. — Среди почтеннейшей публики возникла легкая паника, народ косяком устремился на выход, и бородач в роговых очках и на редкость удачном галстуке без труда затерялся в этом орущем скопище. Особо не торопясь и свободно ориентируясь в темноте, он двинулся между сонных деревьев и вскоре вышел к кустам, где была запаркована черная «Лада». Ну вот, fu e nоn е![21]Забравшись в машину, он избавился от очков и грима и, превратившись в Полковника, надел ноктовизор, прибор инфракрасного ночного видения. Мир сразу сделался зеленым для него. Присмотревшись, он заметил снайперов на деревьях, затаившуюся группу захвата, ухмыльнулся и скомандовал в микрофон:

— Это два нуля первый. Всем отбой. Едем на базу.

Потом пустил мотор, расслабленно откинулся на спинку и неторопливо, с чувством хорошо выполненного долга закурил. Действительно, все вышло как в песне. Не долго мучилась старушка в бандита опытных руках…

Сквозь щели жалюзи в палату лился свет погожего октябрьского дня. За стеклами ветер шевелил багряные листья, трепал хвост у белки-попрошайки, цокавшей на ветке раскидистого клена — дайте кешью, арахиса дайте. Сгущенки не надо[22]…

— Операция прошла нормально, прогноз самый благоприятный. — Лечащий врач, благообразный еврей с аккуратной черной бородкой, подчеркивающей белизну колпака и халата, поправил уголок одеяла и взглянул на частоту пульса на экране. — Теперь вопрос времени.

С Прохоровым он держался уважительно и с опаской — разбитая рожа, хороший пиджак, куча денег, наверное, — сразу видно, какого поля ягода. Фрукт еще тот. А мамаша его выкарабкалась благополучно, функции мозга восстанавливаются. Да, далеко ушла наука, за деньги теперь можно и с того света вернуться.

— Мама, ты слышишь меня? — Серега взял Клавдию Семеновну за исхудавшую, бессильно свесившуюся руку, заметив искру понимания в ее глазах, облегченно улыбнулся: — Все будет хорошо, мама, все будет хорошо.

У него вдруг перехватило горло. Поднявшись с табурета, он глянул на врача:

— Меня не будет с месяц, может, больше. Не страшно?

— А что может быть страшного? — Врач пожал узкими плечами. — После основного курса предусмотрен реабилитационный, у нас отличный центр в Комарове. Все ведь уже оплачено…

Его пухлые губы растягивались в улыбке, но в глубине глаз светились равнодушие и вежливая скука.

Дома Серегу ждал сюрприз — Прохоров-старший был трезв. Молчаливый и злой, в одном исподнем, он жарил яичницу с «Краковской» колбасой, на кухне воняло мочой, перегретой сковородой и подгорелыми белками. Рысик, свернувшись на холодильнике, зализывал пораненную лапу, желтые глаза его сыто щурились.

— Батя, давай-ка лучше я, — сунулся было Прохоров, но отставной майор угрюмо отстранился и, внезапно рассвирепев, с матерным лаем отшвырнул сковородку в раковину. И тут же, с грохотом усевшись за стол, обхватил голову руками:

— Суки, падлы, лидеры хреновы!

— Кого это ты так? — Тормоз, привыкший ко всякому, поставил чайник, устроившись напротив, вздохнул, тронул отца за плечо: — Похмелиться не успел?

— Они же, суки, пацанов зеленых снова, зверям под пули. — Прохоров-старший потряс кулаком, показав пальцем наверх, оглушительно, так, что Рысик убрался подальше, приложился ладонью об стол. — Опять, суки, в войну играют. Конечно, она все спишет. И приватизацию эту блядскую, и бомжей на помойках, всю жизнь нашу херову…

— А, вот ты о чем, батя. — Прохоров невозмутимо заварил чай, принялся намазывать хлеб маслом. — Только вот, если бы мы с тобой сидели наверху, не воровали бы разве? Может, еще похлеще, с голодухи-то. А то, что власть они не отдадут, это точно, кому ж охота отвечать, сколько ведь таких, как наш Витька. Я бы первый, если мог, кое-кому в глотку вцепился, не дотянуться только.