Он отрезал колбасы, сыра, сделав бутерброды, налил родителю чаю и, бросив Рысику кусочек «Телячьей» — так, побаловаться, — опустился на стул.

— А ребят молодых жалко. Всех. И тех, что от пули, и тех, что от наркоты или от туберкулеза на зоне…

— Серега, ты вот чего, денег мне дай, «торпедироваться» пойду. — Вздохнув, Прохоров-старший угрюмо отхлебнул чаю, с отвращением взглянул на бутерброд. — Со мной, с пьяным, делай чего хочешь, хоть ноги вытирай, хоть е… и в хвост и в гриву. Так вот и Россия вся, опоенная, вьют из нее веревки кто ни попадя, жиды, политики, сволочь разная. Хватит.

Резко поднявшись, так что чай расплескался, отставной майор придвинулся к сыну.

— Денег дай, Серега. Не боись, б…ю буду, не пропью. Не хочу, чтобы веревки из меня… Только, блин, скоро не отдам, не надейся….

Получив желаемое, он подобрел и отправился в ванную мыться, чего с ним не случалось уже давно, — видимо, и впрямь решил начать новую жизнь.

«Ну дела». Под рев водопроводных труб Прохоров доел бутерброды, сунул посуду в раковину и хотел было отправиться к себе. Но не дали. Пришел сосед снизу, не то чтобы друг, так, товарищ детства, одноклассник Вова Горюнов. В школе Прохорову все ставили его в пример, шпыняли, говорили: «Горе ты наше, равняйся на лучших», «Учись, учись, учись, как завещал нам дедушка Ленин». А он не слушал, валял дурака и, как показало время, был совершенно прав. Потому как нынче экс-отличник, красный дипломант и кандидат наук Горюнов пребывал в полной жопе. Вместе со своим научно-исследовательским, жутко засекреченным институтом. Зарплату задерживают, штаты сокращают, не жизнь, а сплошные конвульсии конверсии. А дома неработающая жена с полугодовалым чадом. Эх…

— Сережа, если можешь, — как всегда, с порога начал Горюнов, и мрачное интеллигентное лицо его выразило муку. — Сколько можешь… Я все отдам… Но потом…

«Ну, видно, день сегодня такой. День раздачи слонов. Вначале батя, теперь Володька». Прохоров денег дал, глянул на тощую рожу гостя, шмыгнул носом.

— Жрать хочешь? — И, не дожидаясь ответа, поманил его на кухню: — Седай.

Поставил чайник на огонь, сделал бутерброды, подумал и вытащил из холодильника кастрюлю с борщом.

— Давай лопай, ровняй морду с жопой.

— О, колбаска! — Горюнов оживился, звучно проглотил слюну и, уже не миндальничая, без интеллигентских шатаний, истово заработал ложкой. — О, борщ-то у вас с мясом!

А то ведь по первости-то: нет, спасибо, не хочу, я уже принимал пищу за ленчем. И потом, я вообще на диете. Ананасово-банановой.

— Дочка-то как? — угрюмо, чтобы хоть что-то сказать, осведомился Прохоров и автоматически, без настроения, налил себе ъ чашку чаю. — Растет?

— Растет, растет. — Горюнов на миг повеселел, попытался было улыбнуться, но не смог, тут же снова на лицо его набежала тень. — Сережа, не волнуйся, я все, все отдам. Нам в счет зарплаты выдали какое-то электронное, говорят, очень дорогостоящее оборудование, полученное от смежников по бартеру. Кстати, не знаешь, может, надо кому? А нет, так я в комиссионку…

— Ага, и бабки будешь ждать полгода. Получишь вместе со своей зарплатой. — Прохоров вздохнул, выругался про себя и посмотрел на гостя как на тяжелораненого. — На «Юнону» двигай, на барыгу. Знаешь, там по выходным народу сколько? Найдется какой-нибудь дурак, купит.

— «Юнона»? Очень интересное название, этакое мифическое, с римским колоритом. — Гость на мгновение перестал жевать, лицо его выразило работу мысли.. — Хотя, честно говоря, эллинский пантеон мне более по душе. Ты только вслушайся, Сергей, сколь звучит благородно: Гея! Прозерпина! Ариадна! Гефест! Геракл! Тесей! Кстати, а каким видом транспорта лучше всего добираться? Эта «Юнона», она вообще-то располагается где?

«В пизде». Прохоров опять выругался про себя, отрезал еще хлеба и очень обстоятельно живописал путь на всем известную барыгу. А сам почему-то вспомнил,

note_1то слово «интеллигент» в эпоху пятилеток было ругательным. Видит бог, не зря.

Наконец гость попил-поел и с огромной благодарностью откланялся. Без него сразу стало легче.

— Нет, что ни говори, а все горе от ума. Ученость — вот беда, ученость, блин, — вот причина, —

note_1казал Прохоров Рысику, с грохотом выдраил посуду и резво отправился к себе.

Долго махал мечом, искромсал газету бритвой и рисовал, пока не надоело, замысловатые восьмерки охотничьим ножом. Потом вымылся, задернул занавески поплотнее и лег в постель. Конкурс, путевки, обещанный рай в Норвегии — все отодвинулось куда-то далеко, сделалось ненужным, малозначимым, осталось лишь ощущение близости Жени, ее рук, пальцев, нежных, ласковых, умелых. Увы, одних только рук, и то лишь во сне… Наяву ничего большего пока Прохорову не обломилось.

* * *

Что можно делать, если со службы уходить не ведено, прямое начальство отсутствует, а по телевизору уже заканчивается программа «Время»? Ну конечно же, гонять чаи, обстоятельно, не спеша, под разговоры о том о сем. Подполковник и обе Майорши так и делали. Пили, правда, чтобы снять стресс, крепкий незкстрагированный кофе да общались большей частью на темы деликатные, служебные, не для посторонних ушей. Собственно, общались большей частью дамы, Подполковник сидел молча, насупившись, хмуро курил — после китайских разносолов в «Занзибаре» у него болел желудок.

— Ну что, не отпускает? — Блондинка, прервавшись, взглянула на него, лицо ее выразило участие. — Надо бы помассировать точку хэ-гу[23]. По системе Шиацу[24]. Чего мучиться-то.

И, не дожидаясь ответа, она решительно взяла однополчанина за руку и принялась работать пальцами.

— Так, так, так…

Роскошный, перламутрового колера маникюр ничуть не мешал ей.

Брюнетка искоса следила за процессом и всеми фибрами завидовала Подполковнику, а тот, чувствуя, как боль уходит, с облегчением вздохнул, расправил плечи и с благодарностью сказал:

— Ну, спасибо, коллега. Жить буду. Если лавочку прикроют, можешь смело подаваться в медицину. Возьмут с руками и ногами.

— Ну, это навряд ли. — Блондинка, сразу же подобравшись, изменилась в лице и прекратила сеанс. — С выздоровлением вас, товарищ Подполковник.

И в кабинете повисла тишина — все отлично знали, что структуры, аналогичные их альма-матер, ликвидируются вместе с личным составом. Как говорится, мавр сделал свое дело…

— Ну ладно, проехали, — с бодростью, чтобы замять свою бестактность, произнес Подполковник и принялся ковыряться серебряной, изготовленной по особому заказу лопаточкой в потухшей трубке. — И что это начальства нашего все не видно? Может, у нас уже началось сокращение штатов?