— Как же это у вас так получилось?

— Хм… Очень легко, просто примостился в угол окопа и проспал так весь артналет, продолжавшийся несколько часов кряду. А вот когда проснулся, увидел, что произошло… Прямым попаданием был уничтожен блиндаж, из которого я вышел всего-то несколько минут назад. Повезло мне тогда… — посмурнел капитан. — Полегла половина личного состава. Страшный был день! А я из того вечера совершенно ничего не помнил.

Впрочем, одно смутное воспоминание у Романцева сохранилось: в какой-то момент он почувствовал, как за воротник тонкой струйкой посыпалась земля. Даже припомнил, что слегка поежился, попытался приоткрыть глаза, чтобы понять происходящее снаружи, но веки, налившись свинцом, не желали слушаться. Будто бы через толстую стену услышал разрыв снаряда, земля под ним содрогнулась, и еще через мгновение он очутился в плотном глубоком забытьи, отыскав на его дне небольшой участок тишины, из которого просто не существовало дороги назад.

Уже проснувшись, он прошелся по обстрелянным позициям, совершенно их не узнавая: траншеи были разбиты, вместо блиндажей из земли торчали расщепленные бревна, повсюду валялись убитые и фрагменты человеческих тел, помятые канистры, металлические бачки, покореженное оружие. И — враждебный, проклятый запах крови, к которому примешивалась гарь обожженных человеческих тел.

Так крепко Романцев не спал ни разу за всю свою жизнь.

— Приведите его! — распорядился Тимо фей.

Еще через несколько минут ввели Гамулу, едва волочившего ноги.

— Садись, — разрешил Романцев. Гамула послушно сел. — Я могу дать тебе выспаться, если скажешь мне одно — как взять Коршака!

Куренной атаман отрицательно покачал головой:

— Вы его не поймаете. Никто не знает, где он. Это человек-невидимка. Может, он рядом с вами, а может, прячется где-то в блиндаже, я всего лишь куренной атаман, — и вдруг начал заваливаться на бок.

— Не спать! — подскочил к нему караульный и отвесил крепкую оплеуху. — Кому сказано, не спать!! — ударил второй раз, третий.

Казалось, Гамула не ощущал ударов, лишь неохотно открыл глаза.

— Как выйти на Коршака?

— Хорошо… Победил ты меня, комиссар… Дай мне сначала поспать, а потом я скажу.

— Говори сейчас. Потом спать! Сержант…

— Хватит, комиссар, не нужно более рук. Завтра жду связника от Коршака.

— С какой целью?

— Он должен дать мне задание.

— Где назначена встреча?

— На той хате, где вы меня взяли.

— Во сколько?

— А кто ж его знает? Где-то ночью, может быть, под утро. Тут как повезет.

— Как выглядит связник?

— Не знаю, с ним не знаком.

— Как же, в таком случае, ты поймешь, что это связник?

— Он скажет: «Привет от Олеся».

— Твой ответ?

— «Почему же он сам не идет?» Связник должен ответить: «Жинка заболела, в город ее по-вез».

— Ты знаешь, как выглядит Коршак?

— Встречал… Где он сейчас находится, я не ведаю. У него сотни тайных мест, где он может спрятаться!

— Что ты знаешь о майоре Севастьянове?

— Это кто такой?

— Из военной контрразведки. Он пропал в твоем районе.

— Ах, этот… Досаждал он больно, все выпытывал, как найти Коршака… Любопытство никого до добра не доводило, пришлось его успокоить. Близко ведь подобрался…

— Что ты с ним сделал?

— Это уже не важно… Не ищи его, его уже нет. В лесу закопали.

В какой-то момент капитан Романцев почувствовал, что теряет над собой контроль, но потом, собравшись, спокойно сказал:

— Мы еще поговорим об этом… Покажешь нам, где ты его спрятал. Почему Севастьянов тебе доверился?

— Не мне он доверился, а своему осведомителю. Тот сказал, что знает, где Коршак, и обещал его показать. Договорился с ним встретиться вечером. Севастьянов должен был пойти один… А дальше уже все было просто.

— Кто осведомитель?

— Осведомителя тоже нет…

— Значит, это твоих рук дело.

— Как тебе сказать, капитан… Ты приказ выполняешь? Вот и я выполняю… И попробовал бы я этого не сделать, тогда вслед за твоим Севастьяновым отправился бы, а вместо меня другие бы нашлись.

— Поднимайся! — вышел из-за стола Тимофей, с трудом сдерживая гнев.

— Зачем?

— Поедем в хату.

— Ты обещал мне дать поспать, — запротестовал бывший куренной атаман.

— Вот там и выспишься!

Хата была пуста. Хозяйка пребывала в следственном изоляторе.

Во дворе протяжно и как-то уж очень жалобно замычала корова. За хозяйством присматривали, держали его в надлежащем виде и, как плату за усердие, брали у буренки молоко. В горнице было прибрано. Повсюду чувствовалась женская рука, в комнатах ни соринки. На комоде расставлены какие-то стеклянные безделушки из сельского быта, на стене висели фамильные фотографии, в основном довоенные. На каждом из снимков какое-то семейное событие: проводы сына в армию, свадьба, с молодыми во главе стола, крестины младенца.

Проводам в армию было посвящено несколько фотографий. Кругом счастливые молодые лица, трудно было поверить, что через несколько лет большинство из них не переживут первого года войны. Столы были выставлены прямо во дворе в длинный ряд и буквально ломились от обилия блюд. По обе стороны столов сидели мужики и женщины в национальных одеждах, кто серьезно, а кто не очень смотрели в объектив, с затаенной надеждой, что из камеры выпорхнет птица. В центре стола, как того требовало торжество, сидел призывник в расшитой косоворотке рядом с красивой девушкой. Лицо парня показалось Тимофею знакомым, вот только он никак не мог вспомнить, где же встречал его.

— Ты знаешь этих людей? — спросил он у Гамулы, показав на фотографии.

— Знаю. Все они из соседнего села. Сына в армию провожают. Так принято, чтобы всем селом.

— Когда его провожали?

— Перед самой войной.

— И где же сейчас этот новобранец?

— А кто его знает? — неопределенно пожал Гамула плечами. — С тех самых пор его больше никто не видел. Может, и в живых уже нет.

Следующая фотография была немного темнее. Любительская. Снимок был сделан в лесу, на фоне блиндажа. На фотографии был запечатлен мужчина лет сорока пяти представительной внешности в офицерском обмундировании и что-то говорил людям, стоявшим напротив.

— Кто это? — спросил Романцев у Гамулы.

— Бронислав, хозяин дома, — безрадостно ответил арестант.