— Вот оно что, недоверчив Коршак… Может, оно и правильно. Время сейчас такое, только побратимам можно доверять. Только ведь Коршак ошибается, нет никакого Грача, а есть Шпак![17] Вот такая маленькая черная птичка и расстреляла трех большевиков у Ратной лощины.

— Все так… Теперь вижу, что ты Гамула, — заулыбался белобрысый. — А то, знаешь ли, поначалу я засомневался… Что-то мне повсюду комиссары мерещатся…

— Что хотел передать на словах Коршак? — перебил его Остап.

— В воскресенье, часиков в семь, ты со своими хлопцами выходи к Юрьевскому сельсовету, надо показать большевикам, кто здесь настоящая власть.

— Гарнизон там стоит, — с некоторым сомнением произнес Гамула, — дело рискованное, многие полягуть почем зря! Не хотел бы я своими хлопцами просто так по-глупому рисковать.

— Не переживай, — успокоил его связник. — Кроме тебя с твоими хлопцами подойдет еще отряд Якова, у него добрая сотня! А еще будут стрельцы Василия. В сотне у него ребята молодые, боевые. В бой все рвутся! Хотят себя в большом деле проверить.

— Коршак тоже там будет? — осторожно поинтересовался Остап.

— А зачем он тебе?

— Разговор у меня к нему есть…

— Может, передать чего?

— Не нужно… У меня личное.

— Когда увижу, скажу. Где он сейчас, не знаю.

— Понятно…

— Пойду я, — поднялся белобрысый. — Подзадержались мы у тебя, да и хлопцы уже заждались.

— Пусть Коршак не сомневается, сделаю все, что смогу.

Белобрысый не ответил, лишь одобрительно кивнул и уверенно зашагал к узкому дверному проему.

Брюнет сидел за столом, положив на колени автомат. В глазах безразличие и готовность к бою. Весьма опасный сплав. Проследив за напарником, двинувшимся к выходу, он тоже быстро поднялся и, кивнув на прощание, направился следом. Они вышли во двор, открыли калитку и дружненько затопали в сторону леса. Уже через минуту их скрыла высоко поднявшаяся трава и небольшой спуск, что уводил к быстрому ручью.

Тимофей отворил окно. Повеяло вечерней прохладой, а хулиганистый ветер разом остудил душную комнату.

— Почему они так быстро ушли? — спросил он у Гамулы.

Тот усмехнулся и ядовито ответил:

— Ты думаешь, что они пришли сюда блины с медом лопать? Сказали то, что было велено, и ушли. Все-таки они на службе. Чего же подвергаться лишнему риску… Так ты мне дашь с Оксаной увидеться?

— Увидишься, — пообещал Романцев. — Только не сейчас. Будет у вас время, намилуешься еще.

Из соседней комнаты вышел Игнатенко с бойцами.

— Уведите его… Огородами, так, чтобы никто не заметил. За поселком вас уже машина ждет. Про наручники не забудьте, а на голову мешок. Там в кладовке их с десяток лежит!

— Не доверяешь ты мне, капитан, — разочарованно проговорил Гамула и протянул руки. На запястьях защелкнулись наручники. — Может, оно и правильно, я бы тебе тоже не доверял. А я ведь тебя еще в лесу мог пристрелить, не знаю, почему пожалел.

— Жалеешь, что не попал?

— Рука у меня дрогнула. Как чувствовал, что нам еще встретиться придется.

— Значит, грузовик в лесу — это ты подорвал?

— Было дело… От Коршака приказ получил.

— Все, уведите его!

Стоявший рядом боец накинул на голову Остапу мешковину и подтолкнул к выходу.

— Вы бы хоть отряхнули его, что ли, — пробурчал Гамула, — а то пометом тянет.

— Ничего, не отравишься.

Нагнув его голову у проема в сени, боец шагнул вместе с ним в темноту.

Еще через несколько минут в комнату вошел старшина Щербак.

— Товарищ капитан, разрешите доложить!

— Докладывай! Что там?

— Бандеровцы в лес не пошли, повернули в село Акимовичи.

— Никакой самодеятельности. Пусть все идет строго по плану.

— Есть!

— Думаешь, получится? — спросил Игнатенко, когда старшина ушел.

— Попытаться стоит.

Село Лучки до войны насчитывало несколько сотен дворов. За последние три года народу по-убавилось едва ли не наполовину. Каждая четвертая изба стояла с заколоченными окнами, огороды поросли высокой травой. У всякого осиротевшего дома была собственная горемычная судьба. У одних престарелые родители, потеряв сыновей еще в начале войны, съехали к родственникам, где намеревались доживать свой век. В других избах некогда проживали евреи или поляки: первые были расстреляны немцами еще в самом начале войны, а вторые год назад вырезаны «оуновцами». Были и такие, в которых проживали родственники партизан — одних расстреляли каратели, другие, не пожелав искушать судьбу, съехали из родных мест навсегда. А потому мазанки ветшали день ото дня, и крыши, крытые соломой, все более темнели, скорбя о сгинувших жильцах.

На косогоре ориентирами для случайных путников стояли три обуглившихся дома, в которых некогда проживала зажиточная семья. Но с приходом большевиков, опасаясь лиха, хозяин спалил все свое хозяйство вместе с пристройками и, сложив на подводы оставшиеся пожитки, съехал в неизвестном направлении. Более его никто не видел: ни при Советской власти, ни при немцах.

Но село, несмотря на значительные утраты, по-прежнему проживало бойко, радуя полк, расквартировавшийся поблизости. Особенно голосисты бывали молодые девушки, тревожившие сельчан звонкими песнями до глубокой ночи. Полк уже был полностью укомплектован и, по слухам, должен был отправиться на фронт в ближайшие дни. Так что бойцы догуливали последние сладкие часы. Нередко можно было заприметить в каком-нибудь заросшем кустарнике шальную молодую любовь. Бабы, истосковавшиеся по мужниным ласкам, дарили солдатикам нерастраченную нежность, осознавая, что, возможно, их сладкие прикосновения будут для солдатиков последним добрым воспоминанием в их короткой жизни.

Недалеко от села проходила рокада, железная дорога, следовавшая вдоль всей линии фронта. Построена она была с месяц назад, сразу же после освобождения территории от немцев, прежде дорога имела стратегическое значение, была одной из главных артерий, по которой на фронт подвозили вооружение. Но сейчас, с продвижением фронта на восток, она теряла свою первостепенную роль.

Но дисциплина на железной дороге оставалась столь же строгой: по обе стороны, как того требовали инструкции, стояли охранные подразделения, и круглосуточно, день и ночь, несли дежурство парные дозоры.

В усиленном режиме охранялся участок леса протяженностью двадцать километров. Как ни странно, этот участок считался наиболее спокойным — за время ведения боевых действий в нем не произошло ни одного инцидента. Поговаривали, что в глубине леса размещается бандеровский госпиталь на полсотни коек. Но проверять поступившую информацию не торопились, опасаясь нарушить то хрупкое равновесие, что установилось в последнее время между военной контрразведкой и украинской национальной армией. Однако каждая из сторон осознавала, что главные столкновения впереди.