На третьем снимке хозяин был заснят на фоне каких-то казарм. Рядом с ним стоял еще один человек, аккуратно срезанный, от него осталась только часть рукава и край сапога. Интересно, кто бы это мог быть?

Игнатенко с тремя автоматчиками расположились в соседней комнате. Еще четверо бойцов устроились в сарае, предупредительно приоткрыв слегка дверь, — через проем просматривались значительная часть двора, вход в хату и плетеная калитка.

Время, как оно нередко бывает, когда ждешь чего-то важного, тянулось крайне медленно. Дважды, поддаваясь накатившему подозрению, Романцев спрашивал у примолкшего Гамулы, не ошибся ли тот со сроками. Тот отвечал хмуро, не глядя на капитана:

— Придет, куда же ему деться?.. Если комиссары где-то на дороге не перехватили.

Когда стрелка часов подползла к половине одиннадцатого вечера, из леса вышли двое мужчин в форме бойцов Красной армии. На плечах стволом вниз висели «ППШ». Романцев, стоявший у окна, посматривал в щель между занавесками. Это вполне могли быть бойцы Красной армии, в силу какой-то надобности оказавшиеся в украинской глубинке. С их стороны такое поведение весьма рискованно — можно получить пулю в спину.

Настораживала осторожность, с какой они выходили из черного провала леса, — осматривались, держались настороже.

— Похоже, это они, — проговорил Тимофей, приподняв автомат, и, повернувшись к Гамуле, добавил: — Я — твой боец… Так меня и представишь. Предупреждаю сразу, если пойдет что-нибудь не так, тебе достанется первая пуля.

— Да понял я, комиссар, сколько можно об одном и том же…

Тимофей отступил от окна. Сел за стол, положив на колени автомат. Гамула, как и подобает важному гостю, сидел в центре стола, слегка растянувшись, выглядел расслабленным, как человек, оказавшийся в надежном убежище.

Через полупрозрачную ткань занавески можно было рассмотреть расплывчатые силуэты, пересекавшие длинное подворье. В какой-то момент они приостановились, бдительно осматривая постройки, и, не обнаружив ничего настораживающего, направились в сторону крыльца.

Ветер был не злой, с юга шло теплое дыхание. Со стороны скошенного пастбища раздавалось стрекотание цикадовых. Груша созрела, и опавшие плоды желтым ковром покрывали землю.

Еще через минуту раздался негромкий стук.

Приоткрыв дверь, Тимофей увидел двух молодых мужчин, каждому из которых не более тридцати лет. Один был с лейтенантскими погонами, брюнет с короткими, слегка седеющими волосами, взгляд прямой, пронизывающий, другой был росточка небольшого, белесый, как отжатый лен. Брови золотистые, кожа белая, словно болезненная.

Тимофей знал, что люди, долго проживающие в блиндажах, имеют характерный запах, которым буквально пропитывалась вся их одежда. Такой дух трудно выветривается, и даже после трехкратного ополаскивания одежды она все равно пахнет землей, прелой травой, перегноем. Такой запах не спутаешь ни с каким другим, его нельзя ни перебить, ни скрыть. Сейчас от гостей пахло именно землей, настоянной на прелых травах, куда примешивался дух немытых тел.

Все сомнения отпали — перед ним были бандеровцы. В хату заходить не спешили, не задавали вопросов, даже не поздоровались, лишь пристально смотрели на стол, за которым сидел Гамула. Капитан почувствовал, что окружающее пространство в какой-то момент уплотнилось, сделалось вязким, наполнилось колючей враждебностью. Следовало поступать предельно внимательно — достаточно лишь неверного движения, чтобы гости скинули с плеч автоматы… Как-то мимоходом ему подумалось, что шансы на спасение у него нулевые: оказавшись под перекрестным огнем, он даже не успеет отскочить в сторону. Первая же очередь прошьет его насквозь.

Стараясь разрядить возникшее напряжение, Тимофей широко улыбнулся и произнес:

— Чего встали, хлопцы? Вам хозяйку?

— Хозяйка нам без надобности, мы к хозяину… Кое-что сказать треба.

— Проходите, — отступил в сторону Романцев, давая гостям возможность пройти в комнату.

Один тут же подошел к Гамуле и произнес:

— Вам привет от Олеся.

Напряжение, ненадолго возникшее в комнате, разом рассеялось, задышалось полегче.

— Почему же он сам не идет? — ответил Гамула.

— Жинка заболела, в город ее повез.

— Слава Украине! — вышел из-за стола Остап.

— Героям слава! — слаженно отозвались гости.

— Степан? — назвал брюнет псевдоним Гамулы.

— Он самый, — кивнул тот и, поймав настороженный взгляд гостя, продолжил, показав на Тимофея: — Это мой десятник.

Белобрысый внимательно посмотрел на расставленные чугунки, после чего поинтересовался:

— А хозяйка-то где прячется?

— Уехала к свекрови. Что-то занедужилось старухе, хотела помочь. Попросила соседку за хозяйством присматривать.

— Видно, соседка чистоту любит, даже в сенях прибралась. Раньше не так было… Обо все эти горшки ноги порасшибешь, прежде чем до горницы доберешься, — посетовал он, внимательно посмотрев на Романцева.

— Все так, баба она такая, чистоту любит, — широко улыбнулся Гамула. — А может, познакомить тебя с ней? Баба она справная, все при ней!

— Есть у меня коханка, а вот Петру, — кивнул белобрысый в сторону второго бандеровца, — может, и сгодится. А где твоя Оксана? — вроде как равнодушно спросил он, остановив на Гамуле внимательный взгляд.

— Хлопцы у меня из леса пришли, и она при них осталась. С ней не забалуешь, враз мозги вышибет, если что не так.

— Слышал я о ней, боевая дивчина, — согласился белобрысый. — Нам бы в войско побольше таких девчат, тогда бы мы уже в этом году всех москалей и жидов повывели… Кое-что передать тебе велели. Наедине бы…

— Давай отойдем сюда, — охотно отозвался Гамула. Откинув занавеску, зашел за печь.

Порывшись в кармане, белобрысый вытащил небольшой клочок бумаги и протянул ему:

— Вот… Сказал, чтобы ты ответил.

Гамула взял записку, аккуратно развернул. Неровными прыгающими буквами было написано:

«Друже Степан! Сейчас по нашему лесу шастают комиссары. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не убили или не заарестовали. Нет сейчас в отряде у меня друзив[16], кто знает тебя лично, а эти боевые хлопцы тебя в лицо не видели, хотя много о тебе хорошего наслышаны. Поэтому не обижайся на меня, что я стал слишком подозрительный, но я должен быть уверен, что с хлопцами не встретился враг. Первоначально назови место, где Грач убил комиссара и двух большевиков, после того, как назовешь правильно, услышишь остальное».

Прочитав записку, Гамула аккуратно порвал ее на несколько мелких частей и, приоткрыв дверцу печки, бросил на чадящие уголья. Жар тотчас прожег в клочках дыры, а потом запалил их синим огоньком.