Отряд продолжил свой путь. А как прибыли на передок, тут же доложили о случившемся встречавшим их особистам. Ковалёв обещал с рассветом выделить самого шустрого из своих, чтобы показать место стычки. Осматривали‑то убитых бегло, время поджимало. Оружие, конечно же, все прихватили. Ну, а там дальше особистам решать. Их работа. А у них своя.

Отряд, значительно поредевший за последние дни, ждал впереди изнурительный страшный бой. Кровавая страда неумолимо вершила своё лютое дело. И над полями недавних боев, поседевших от ранних крепких морозов, продолжало кружить вороньё.

Долго же ему ещё кружить…

Боль была нестерпимой. И сильно хотелось пить. Жажда иссушила всего его. Все мысли были только о воде. Хотя бы глоток воды! Но добротную немецкую флягу пробило русской пулей, и теперь она болталась на поясе бесполезным предметом. И ни капли спасительной влаги в ней. Мм–мм…

Вот и закончилось его везение, подумал он, теряя сознание, все кончено. Укокошили его Иваны.

…Какая эта была по счёту атака, он не помнил. Да и какая теперь разница. Вчера убили их ротного, того самого рыжего оберлейтенанта, присланного неделю назад. Не промахнулся Иван из своей трехлинейки. Бах – и пуля вошла прямо в сердце командира роты. Только успел напоследок нелепо взмахнуть руками и – готов. Отвоевался. Этот проклятый Иван, наверное, был «ворошилофф–стрелок». Носит такой значок на своей гимнастёрке. И гордится им.

Отчаянно дерутся русские… Засели возле леса у развилки дорог и ничем их оттуда не выкуришь. Перед ними хорошо простреливаемое поле. А на флангах они понатыкали мин и фугасов. Никак не подобраться! И в клещи не возьмёшь. Танки было сунулись в первый день, пытаясь обойти позиции Иванов и зайти к ним в тыл, так и взлетели все на воздух. Мощные фугасы у русских. То ли командир у них шибко грамотный, то ли воевать они поднаторели. Не сдаются, как прежде, целыми пачками, – пересчитывать не успеваешь. И что удивительно – за все дни боев ни одного перебежчика. Странно… Некому убегать от Сталина?

Ещё месяц назад, лишь наступят сумерки, то там, то тут слышно: «Немецкий комрад, них шиссеен! Сталин – капут!» У каждого такого перебежчика, как пароль, листовки, разбросанные накануне с самолётов. Пробирались к ним в темноте. Видно, боялись, что комиссары днём в спины постреляют. Трусливые твари! Ишь ты, усвоили – «них шиссен». Хоть и приказано было не убивать таких лиц, но и сам Шульце, и парни в их роте шибко не церемонились с ними.

Предатель – он и есть предатель. Он завтра и Курту Шульце в спину палить начнёт. Комиссар прикажет – он и будет стрелять. Галдят, сволочи, – «дойчлянд комрад…» Да и какие они нам, к дьяволу, товарищи? Чесались у него руки, и не раз… Но приказ есть приказ – не убивать. Чтоб душу отвести, ударишь «комрада» прикладом между лопаток и пинка ему под зад дашь. Что, не нравится? Морщишься?

Смотри, русиш швайн, будешь скалиться – ещё врежу, так врежу, что уже не подымешься.

А ты как думал: за просто так – руки вверх – и ты уже на все готовенькое рассчитываешь в великой Германии? Как это у вас, русских свиней, принято: хлеб–соль? Ага – держи карман шире! Молись, свинья, что по нашей милости ещё жив остался. Не пристрелили тебя.

А надо бы…

Ещё ему под зад пинка, да посильней – вали в фильтрационный лагерь. У нас 24 часа в сутки арбайтен. Яволь? Не будешь теперь на своей печи разлёживаться. А ну, пошевеливайся! Шнель, шнель!

А как же от них всех воняет, ужас! Когда они под Вязьмой сотнями сдавались, жалко было на них смотреть. Точнее, противно. Грязные, завшивленные, в коростах. Взгляд потухший. Покорные рабы. И это солдаты Сталина? Понятно: из‑под палки у комиссаров воевали.

Но всё же…

Будь на то воля Курта Шульце, он бы перестрелял весь этот сброд. Всех до одного. Эти пакостные твари лучшего не заслуживают. А чего ещё с ними возиться? Зачем Германии лишние рабы? Раз солдаты они плохие, не хотят сражаться за своего вождя, то и работники из них тоже некудышные. Так, балласт.

Но это было ещё месяц назад, ну две недели… А теперь все по–другому. Странно. Какие‑то метаморфозы прямо на глазах происходят с этими русскими. И ли комиссары их заколдовали? Или…

А может, они в Сибирь свою дремучую убегать не хотят? Вот и пойми их. Уцепились за этот клочок земли, и не сдвинешь. Да ещё потери изо дня в день наносят ощутимые. Дивизию как выкосило. Роты в полках поредели наполовину. Где это видано, чтобы Иваны так отчаянно дрались?! Что‑то после Смоленска Шульце не припомнит такого… Но Смоленск – это, наверное, был особый случай за всю восточную кампанию. Как ни крути, а этот город ни много ни мало – ворота к Москве. Вот Иваны и озверели.

А что теперь? Непонятно…

Несладко им за все эти дни боев пришлось. Как‑то сразу не заладилось. Мало того что последнего офицера в роте подстрелили, так ещё и морозы лютуют. Что за варварская страна: октябрь месяц на дворе, а уже минус двадцать! Надо же, какой морозяка!

Земля промёрзла так, что покрылась паутиной трещин. Плюхнешся на неё, будто на глыбу льда. Сперва обжигает, словно кипятком, а потом весь коченеешь. Долго так не пролежишь… Уже есть обморожения рук и ног, в том числе и у парней в их роте. А это верная ампутация. Господи, за что им такие муки? Вот и гадай, что лучше: или русская пуля, или этот нестерпимый чёртов холод плюс ампутация? Кошмар какой‑то.

Так воевать дальше нельзя. Надо побыстрее кончать со своей этой катавасией, иначе всем им здесь крышка. Не перебьют Иваны – ворошилофф стрелок – так прикончат русские морозы. Как пить дать прикончат. Довершат своё гнусное дело.

Холод проклятый – спасу нет… Обещали прислать тёплое обмундирование – да где оно? Обещание так и осталось обещанием. Буквально вчера командир батальона, обходя поредевший строй, мрачно пошутил: «У русских есть поговорка – обещание три года ждётся…» Пусть ждётся год, два, но им холодно. А у русских есть валенки. Они сперва потешались над ними, увидев их в этой обувке. До чего только не изощряются эти варвары. Но один деревенский староста им сказал, что именно в этой обувке можно пережить любую зиму. Но они не собираются здесь зимовать. Полковник на общем построении объявил, что скоро они будут в Москве. Валенкофф им не понадобится. А командиру полка они верили, но… Но где же обещанное зимнее обмундирование? Где? Добротная шипованая подошва на сапогах теперь их общий враг с русскими. На морозе она впивается в ноги ледяными иглами. И надо постоянно двигаться, чтобы не потерять ноги. Вот же чёртов русский холод! Ещё одно испытание…

Парни клянутся, что порвут всех тыловых крыс на ремни. Как же можно так воевать? Такие морозы, а они в лёгком летнем обмундировании. Поговаривают, что Сталин приказал выдать своим Иванам тёплое белье и портянки. И ещё у них есть эти… бараньи шкуры. А им что прикажете – снимать у деревенских жителей их шерстяные носки? Или отбирать у русских тёток их тёплые платки, которыми они укутываются до пояса? Хороши они будут, солдаты великой Германии в такой амуниции. Тыловым крысам легко обещать – они же не трясутся на холоде, как цуцики. А его парням и ему, фельдфебелю Шульце, опять на мороз в чисто поле. Опять надо штурмовать эти проклятые позиции у леса, где русские позасели в своих земляных норах, как клопы. Будь они трижды неладны! Только и слышишь одно: «Вперёд, вперёд, вперёд!» И весь день в лёгком бельишке на такой холодрыге, тут и богу душу отдать ничего не стоит.