Вся эта истерия нисколько не ошеломила Марио и была ему даже приятна. Забравшись в машину и не переставая улыбаться, он сказал: «Прямо какой-то футбольный матч со мной в роли мяча!» – и тут же рассмеялся собственной шутке. Когда автомобиль тронулся с места, Марио, все еще с радостной улыбкой на лице, накрыл руку Бетти своей и ободряюще сжал ее.

– Как ты, дорогая? Не разорвали тебя на части?

Она прильнула к нему:

– Видишь, Марио, как тебя здесь любят? Я же тебе говорила!

Я смотрела в окно на проплывающие мимо особняки, памятники и огромный парк, в котором надеялась когда-нибудь погулять. Вскоре машина остановилась перед отелем «Дорчестер» – красивым зданием с мраморными колоннами, где слуги ходили в ливреях. Во время регистрации я держалась поближе к Бетти, и она подсказывала мне, что делать и говорить. Я совершенно растерялась в этой чужой стране, где все выглядело и даже пахло совсем не так, как дома.

Ланца снимали великолепный номер люкс на верхнем этаже с отдельной террасой и прекрасным видом на Лондон. Моя комната, разумеется, была гораздо меньше, но обставлена тоже богато: излучающие мягкое сияние светильники, на окне – шторы с кисточками, на постели – покрывало с очаровательным цветочным узором. Едва войдя внутрь, я тут же заглянула в каждый шкафчик и попрыгала на обоих креслах и кровати.

Внезапно раздался стук в дверь. На пороге стоял официант с бокалом шампанского на серебряном подносе – от Косты. Как же мило с его стороны! Я подняла беззвучный тост за здоровье Косты и синьора Ланца и выпила все до последней капли, жалея, что те, кто считает меня серьезной и скучной, остались в Риме и не видят меня сейчас.

Если бы не газетчики, поездка в Лондон, возможно, прошла бы спокойнее. На следующий день в люксе семьи Ланца устроили пресс-конференцию. Я находилась там же и видела, как напрягся Марио, когда в номер начали входить журналисты. На нем был костюм, который подобрали мы с Бетти, – темно-синие брюки и пиджак, белая рубашка, голубой галстук. После окончания съемок синьор Ланца слегка прибавил в весе, под глазами пролегли тени, лицо приобрело нездоровый цвет. И все же Марио не утратил привлекательности, и я думала, что он, как всегда, очарует свою публику.

Сначала Марио с удовольствием позировал перед фотоаппаратом, улыбался и дурачился, и атмосфера в номере стояла непринужденная. Потом его принялись забрасывать вопросами. Если б только журналисты не заговаривали о весе… Однако они, естественно, не удержались, и Марио так разозлился, что на мгновение мне почудилось, будто он собирается ударить репортера, который коснулся этой темы первым.

– Может, кто-нибудь для разнообразия задаст вопрос о музыке? – взорвался Марио. – Неужели артиста и спросить больше не о чем, кроме как о весе и объеме талии? Я что, приехал сюда на чемпионат мира по тяжелой атлетике? Нет, черт побери, я здесь, чтобы петь для людей, и нечего лезть мне под кожу и выпытывать про вес.

Они тут же сменили тактику и начали расспрашивать о новом фильме, но настроение у Марио уже испортилось, и он принялся осушать один бокал шампанского за другим.

– Вряд ли из новой картины выйдет что-то дельное, – объявил он, и журналисты тут же схватились за блокноты и записали его неосторожные слова. – Я имею в виду только свою игру, конечно. Хотя зрителям, может, и понравится.

Английские репортеры не жалели Марио и позволяли себе довольно злые шутки, а один вообще назвал его взбалмошным и несдержанным. В ответ Марио язвительно напомнил, что его пластинки по-прежнему самые продаваемые в мире. Потом он окончательно устал и попросил их уйти.

– Джентльмены, не хочу показаться грубым, но я не особенно жалую репортеров, – сказал Марио, вставая с места. – Вчерашние новости сегодня помнят одни газетчики. Для меня важны только аплодисменты зрителей. Это им я стремлюсь угодить, а не вам.

Как только репортеры вышли из номера и дверь за ними закрылась, Марио заказал еще шампанского и продолжил пить. Бетти и Коста пытались его остановить, хотя по опыту знали, что это бесполезно.

– Нам завтра репетировать, – напомнил ему Коста. – Похмелье тебе ни к чему.

Прижимая бокал с шампанским к груди, Марио покачал головой:

– Даже не знаю, стоило ли все это затевать. А вдруг я забуду на сцене слова? Я просто схожу с ума от волнения.

– Ты отлично знаешь все песни. Мы хорошо их отрепетировали. Ничего ты не забудешь, – убеждал его Коста.

– А вдруг я впаду на сцене в ступор? Ты произноси на всякий случай слова, пока будешь дирижировать, тогда я смогу читать по губам. Пообещай, что так и сделаешь.

– Хорошо, как скажешь. Только не надо больше пить, очень тебя прошу.

– Да, послушайся Косту, – попросила Бетти.

– Немного вина певцу только на пользу – расслабляет связки, – заявил Марио, наливая себе еще.

После пары бутылок шампанского Марио пришел в возбуждение, потом у него начал заплетаться язык, и наконец он уснул. Измотанная событиями дня, Бетти решила не ужинать и тоже лечь спать. Так и получилось, что тем вечером я сидела за ужином вдвоем с Костой в огромном обеденном зале отеля, где играл струнный квартет, а по стенам висели зеркала и стояли кадки с пальмами. Коста заказал обильно политые соусом бифштексы, хрустящий жареный картофель и шпинат, тушенный со сливками, и попросил официанта принести мне еще бокал шампанского. Я с опаской смотрела на приятно пузырящийся светло-золотистый напиток и не решалась к нему притронуться, вспоминая, как он подействовал на Марио.

– Почему он столько пьет? – спросила я.

– Я сам часто ломаю над этим голову, – признался Коста. – Не думаю, что Марио алкоголик, ведь пьет он не постоянно, а только когда хочет уйти от реальности. Наверное, спиртное помогает ему забыться, пусть и ненадолго.

Мне вспомнилось, как после второго бокала в баре на углу по телу разлилось приятное тепло и все внутри словно бы расслабилось.

– Сможет он завтра петь?

– Надеюсь, – угрюмо ответил Коста. – Другое дело, в каком состоянии он будет в день концерта… Марио выходит на сцену впервые за семь лет. Кто знает, как все пройдет? Многим не понять, но певцы постоянно боятся, что голос их подведет. И тут Марио ничем не отличается от других.

– Такое правда может случиться? – с беспокойством спросила я.

– Не исключено. В конце концов, голосовые связки – те же мышцы. Они могут распухнуть, потерять эластичность, их можно перенапрячь или потянуть, как любую другую мышцу. Когда Марио выйдет на сцену и откроет рот, чтобы спеть самую первую ноту, его будет терзать страх. А вдруг голос прозвучит слабо или сорвется на верхней «до»? Что, если дар его покинет?

Репетиция на следующий день прошла довольно сносно: Марио помнил все слова, а голос не подводил его даже на верхних нотах. Но едва мы вздохнули с облегчением, как на нас обрушилась новая беда: Марио прочел то, что написали о нем в английских газетах. Большинство журналистов не стеснялось в выражениях и называло синьора Ланца толстым, присовокупляя к этому и другие столь же нелестные эпитеты – грубый, взбалмошный, мелочный.