Рябову, а позже – Жене Алехину. Три страдальца (Марат был меньший по этой части) и три настоящих писателя, они органично сошлись между собой. Мы с ним чаще списывались. Басыров принадлежал к той категории писателей, которые пишут много лучше, чем говорят. И дело не только в заикании (Марат обычно осекался на первой согласной, чаще на «б» и «п»: Б-Б-Б-Б-Басыров, выдал бы он, если б взволнованно или, догоняя несущуюся вперед мысль, произнес свою фамилию). Наверное, каждый четвертый литератор несет в себе тот или иной речевой дефект; я и сам заикаюсь сколько себя помню. Думаю, у Марата, помимо легкой социофобии и природной скромности, не было базового доверия (которым так напитаны «говоруны») к устной речи: пустые слова, умирающие сразу после рождения; такие не соберешь в нужный строй, не отредактируешь, с их помощью не вплетешь в ткань повествования художественный образ, из них не выстроишь диалог. Но вот в письменной речи, даже не в художественных текстах, а просто в личной переписке (которую я недавно перечитывал четыре часа, но так и не дошел до середины), он выдавал по полной: бойко шутил, метко подкалывал, блестяще выстраивал аргументацию по интересующему его вопросу, который в восьми из десяти случаев был – литература, смеялся и плакал, да так, что и я, сидя перед экраном в другом конце города, то хватался за живот, то утирал слезу.

Хулиган и трагик, он даже когда писал о своих горестях и переживаниях, добавлял в конце сообщения «хаха» – смешок человека, страшащегося ненароком впасть в пошлость. Это «хаха», призванное как бы умалить значение сказанного, не только не умаляло его, но, напротив, придавало словам вес и какую-то особую драматургию. Вот Марат болеет, сидит дома и пишет мне:

«погода стоит пиздатая, сейчас бы по питеру погулять с бутылкой в кармане, слезы пьяные пролить над невой, а я дома сижу, хехе», – и сразу хочется поскорее одеться и пойти гулять вдоль Невы, прикладываясь к бутылке, печалясь и радуясь жизни.

Или вот, когда писал свой «ЖеЗеэЛ»:

«убежал от семьи к родителям, пишу тут потихоньку, и так же сердце болит по хуй знает чему-то несбыточному. как у человека, которому перед смертью предлагают выкурить лишь сигарету, когда ему не хочется умирать, хаха», – всего две строки, и целое море тоски уже плещется у ног, и думаешь – как бы самому не пропасть в пучине.

Попадая в малознакомые компании, Марат поддерживал общие темы и, даже когда речь заходила о литературе (круг общения узкий, большинство общих знакомых – литераторы), старался больше слушать, закинув ногу на ногу, подперев подбородок кулаком и выражая всем видом крайнюю заинтересованность. Он держался напряженно, и я чувствовал, что в эти самые моменты, когда приходилось слушать «умные разговоры» и строить сосредоточенное лицо, ему нестерпимо хотелось оказаться где-нибудь в уютном тихом месте в компании хорошей книжки и кружки пенного.

Память не придерживается строгой хронологии. Вспоминая человека, память выдает короткие видео или застывшие картинки и, только если потребуют того обстоятельства или вдруг возникший интерес, пытается приладить их к шкале времени, выстроить в ряд, связать друг с другом.

В самом начале нашего знакомства, это был, наверное, год 2005-й или 2006-й, Марат мне не понравился. Он показался мне обозленным, желчным говнюком, похожим на ящерицу. Я только начинал писать, плохо разбирался в людях и судил – как рубил с плеча. Его иронию, замечания по текстам я принимал в штыки, не сумев тогда разглядеть стоящие за ними желание помочь, стеснительность, огромную любовь к литературе и непростую жизнь. Ко всему прочему, у него не выгорел один задуманный проект, связанный с выходом к чемпионату по футболу книги «Чемпионат», на который Марат много ставил и который не оправдал его ожиданий. Я тогда еще не знал его как человека, принимая то, что лежит на поверхности, за ядро личности.

Сдружились мы позже, уже после того как я познакомил его с Женей Алехиным, на тексты которого совершенно случайно набрел в интернете, а встретился с автором уже в Москве. Алехин тоже был похож на ящерицу – на ершистую и неприкаянную. Первое, что он сказал, встретив нас – меня и писателя Диму Орехова – туманным осенним утром у метро ВДНХ, было: «Писатели, что ли?» Мы с Ореховым кивнули. «А, понятно, – ответил Женя. – А похожи на барыг с рынка». Алехин взял водки и сосисок и провел нас к себе в общежитие. Через двадцать минут нашего с ним выпивона (Орехов не пил) Алехин предложил нам ознакомиться с его любимой порнухой, в которой негр конским своим удом долбил жопастую брюнетку на разный манер. Православный писатель Орехов пришел в такой ужас, что повесил голову на грудь и не поднимал ее добрых полчаса. Я сразу тогда подумал, что надо бы свести Женю с Маратом, вот уж два сапога пара. И не прогадал. Они как два маркшейдера прокладывали одну и ту же штольню, только с разных концов. Будто искали друг друга всю жизнь и вот нашлись. Марат, ознакомившись с текстами Жени, был настолько впечатлен как текстами, так и юностью автора, что в переписке с Алехиным сдуру скостил себе целых семь лет, чтобы хотя бы календарно быть ближе к молодому поколению (кстати, Марат выглядел на свой придуманный возраст, а не на паспортный). А потом сильно страдал, что ввел в заблуждение друзей (наверное, только Кирилл Рябов и был в курсе, но он тот еще великий конспиратор: я последний из нашего круга узнал, что Сжигатель трупов и Кирилл – это один и тот же человек). Женя, в очередной раз бросивший ВГИК, перебрался в Питер. Марат был старше Алехина на девятнадцать лет – вполне себе разница между отцом и сыном. И отношения у них сложились тоже сыно-отеческие. Вскоре и работать стали вместе. Господи, чем только они не занимались! Рыли какие-то ямы, строили дачи, рубили и обтесывали лес, устанавливали двери, малярили и плотничали. Даже двери в квартире моей первой жены переустановили. Помню, как ввалились они в квартиру. У Марата была огромная сумка, почти как у хоккеистов, и у Жени не меньше. От чая отказались, сразу приступили к делу. Алехин, как всегда, был чрезвычайно сосредоточен на работе, даже не на работе, а на движениях. Он всегда такой – будто пожизненно сдает экзамен, который боится провалить. Марат, напротив, как опытный работник, то пошутит, то засмеется, то начнет браниться на не подошедший по размеру чопик. Ребята разложили в коридоре инструменты. Запомнилась невиданная прежде пила с горизонтальным диском и пластиковой крышкой над ним. Предыдущий мастер был общего профиля,