– Все просто, – бодро пояснил я и улыбнулся, – у меня слишком типичная внешность…

– Кто же ты такой? – уже совершенно серьезно спросил он. – Учти, я своими глазами видел твой труп…

Без визита в морг, слава богу, обошлось: мне просто показали фотографии. Это было явно вне протокола, но они не смогли удержаться – очень уж были заинтригованы. И, поскольку им самим не удалось родить никакой вразумительной версии происходящего, они, вероятно, рассчитывали, что я в этом помогу.

– Ну? – с надеждой спросил у меня очередной капитан, на этот раз, к счастью, не Смолин. – Что скажете?

Я молчал, разглядывая аккуратный шрам на левом предплечье покойного, удивительно похожий очертаниями на летящего журавля. Фотография была сделана с профессиональным качеством, и журавль получился как живой. У меня на предплечье красовался точно такой же шрам – некогда наспех заштопанная рана… Память о шальной пуле. И что я мог им сказать? Хорошо, капитану не пришло в голову попросить меня раздеться.

– Вы его знаете?

– Не знаю, но похож… – выдавил я из себя.

Капитан выглядел разочарованным, но предъявить ему было нечего – не вменять же мне в вину сходство с покойником. По делу, которое теперь завели на Гельмана, я проходил как пострадавший, и задерживать меня не было никаких оснований…

На улице я вдруг понял, что идти мне некуда. То есть идти-то было куда, только все это не имело никакого смысла… Я впервые ощутил себя так, как, вероятно, должен был ощущать себя здесь Кегля, не имея возможности выбраться (хотя он вроде ничего такого не ощущал, оболтус)…

Значит, дело действительно только в медальоне. Мой медальон остался у Кегли, и теперь он вместо меня благополучно перемещался между реальностями, а я, благодаря ему, вынужден буду торчать тут, – то ли до ближайшей оказии, то ли до скончания времен, в зависимости от того, удастся ли мне вернуть медальон… или добыть другой, если он существует…

Я надеялся, что Кегля в конце концов появится, ведь меня то и дело швыряло из реальности в реальность… Но вот вопрос: захочет ли Виталик вернуть мне медальон? Ему ведь здесь явно не понравилось…

Целый день я бродил по городу – по совершенно чужому мне городу, в совершенно чужой мне реальности, но такому же красивому, как мой… Это внушало определенный оптимизм. Красота всегда внушала мне оптимизм: если в этом, «другом» мире было место красоте, значит, и люди тут должны водиться – люди, а не монстры, я имею в виду… Да и вообще… Что я себе вообразил? Чем этот мир для меня плох? Если мне суждено застрять тут навеки, это вовсе не значит, что моя жизнь закончилась. Все недоразумения когда-нибудь уладятся, забудутся, и я заживу тут не хуже, чем жил там… Вот только не чувствовал я уверенности в этом, хоть убей…

Перекусить я зашел в интернет-кафе. Если бы кто-то еще оказался в ситуации, подобной моей, то глобальная сеть была, наверно, самым действенным способом заявить о себе.

Я заказал кофе и горячий бутерброд и для начала просто набрал в Яндексе: «Раздвоение реальности». Ссылок вывалилось много. Час я убил на просмотр самых обнадеживающих, но ничего, кроме фантастических или метафорических вариантов, не отыскал. Тогда я попробовал использовать синонимы, но, чем дальше я уходил от прямого смысла, тем пышнее разрасталось древо бесполезных ссылок. На всякий случай я разместил объявление сам – на русском, французском и английском: «Если кто-нибудь знает что-то конкретное о раздвоении реальности, прошу откликнуться». Звучало, конечно, нелепо, но меня это волновало в последнюю очередь.

Затем я набрал в поисковике «удвоение личности», в надежде, что эта формулировка не будет связана с таким трюизмом, как «раздвоение личности», и не утонет под лавиной левых ссылок. Выяснилось, что и такой термин существует, но описывает он вовсе не мой случай. Пытаясь обойти подводные камни, я набрал «Удвоение Я», и тут, несмотря на то что мне не удалось вырваться из темы единой реальности, я все же обнаружил кое-что интересное, а именно – «парадокс неудвоимости Я».

Это было чисто философское построение, и мне, как «практику», показалось любопытным, что думают по этому поводу теоретики. Суть парадокса было довольно трудно ухватить, он даже не выглядел парадоксом до тех пор, пока ты размышлял о нем как о само собой разумеющемся факте. А суть заключалась в следующем: копия твоего «я», если бы такое копирование было возможно, переставала быть тобой уже в момент копирования. То есть с одной стороны – вроде бы «ты», а с другой – уже не «ты». Такое вот противоречие. Ты уже не мог сказать про свою копию: «Это я». Если копию уничтожат – ты остаешься в живых. И наоборот: если уничтожали тебя, ничего утешительного в том, что где-то по свету бродит твоя точная копия, для тебя не было – уж скорее наоборот…

Из того, что у копии могла быть совершенно иная, независимая судьба, получалось, что при копировании «я» из нее как бы выскальзывало. Отсюда и делался вывод, что всякое «я» неудвоимо, а значит, уникально. То есть теоретически его можно было «пересадить» на другой «носитель», но никак не скопировать. Предполагалось, что этот парадокс возникает в связи с тем, что внутренне содержание «я» бесконечно, поскольку только бесконечный объем информации принципиально невозможно скопировать. Косвенно это предположение подтверждалось тем, что именно внутренняя неограниченность сознания и обусловливала свободу воли. Правда, у меня этот парадокс вызвал совершенно противоположные подозрения: если при копировании «я» менялась его судьба, и оно таким образом «выскальзывало», то не значило ли это, что сама судьба и являлась содержанием «я», а тогда ни о какой свободе воли не могло быть и речи, так вроде?..

В любом случае это были лишь философские размышления, далекие от объективной доказательности, и, вероятно, не стоило на них особо зацикливаться, однако я подумал, что, если бы люди восприняли всерьез то, что всякая личность уникальна, а значит, по существу – незаменима, они бы… Да нет… О чем это я… Кого это вообще когда-нибудь интересовало, кроме самих «незаменимых»? Проблема, видно, в том, что для каждого незаменимо только собственное «я», и ничего тут не попишешь…

Зато у меня появилась уверенность, что мой двойник не мог быть моей точной копией, по крайней мере теоретически… В чем-то он необходимо от меня отличался…

Вечером я вернулся в свою разоренную спецназовским штурмом квартиру и застал там Ирку, старательно отмывающую кровь с кафеля на кухне. Вероятно, это была кровь красавчика Галиса. Замок на входной двери штурма, естественно, не пережил, но Ирка сказала, что уже вызвала мастера. Я рассеянно кивнул, мучительно соображая, кого или чего еще мне стоит опасаться в этой реальности… Гельмана? Вряд ли… Он сам теперь в розыске. Надеюсь, ему хватит ума оставить меня в покое.

Ирка всплакнула, назвала меня негодяем, заявила, что я испортил ей жизнь (хотя, если разобраться, «этой» Ирке жизнь уж точно испортил не я), но потом бросилась ко мне на шею и разразилась горючими слезами. Все это окончилось тем, что она затащила меня в спальню и, пока не добилась своего, не отстала…