И это было хорошо. Это означало, что я, в конце концов, не сошел с ума.

Мне хотелось бы сказать, что разговор с отцом решил все наши проблемы. Но этого не случилось. Прошел еще один год. Мне исполнилось восемнадцать лет, я вырос еще на два дюйма, что почти уравняло нас в росте, и моя голова пухла от постоянного сравнения моего таланта с другими в нашем сравнительно небольшом болоте музыкальных дарований. Нам продолжали названивать из звукозаписывающих компаний, и довольно скоро я стал прислушиваться к голосам, критикующим отца и питающим мое недовольство. Мне хотелось иметь то, что они предлагали: деньги и всеобщее обожание. Во мне нарастала молчаливая озлобленность и ожесточение. Я хотел получить собственную сцену. Эти мысли вращались в моей голове, образуя торнадо, которое в конце концов должно было найти выход в словах. Историю моей жизни можно найти в 28-й главе Книги Иезикииля[45].

Не люблю рассказывать о том, что случилось потом.

Дело было в среду. Мы находились в Нью-Мексико. Отец ехал всю ночь, чтобы доставить меня домой для четырехчасового урока с мисс Хэгл. Я разучивал композицию Баха, и для него было важно, чтобы я не пропустил этот урок. Днем мисс Хэгл работала, поэтому мои занятия проходили с шести до десяти часов вечера, а потом я гулял с приятелями. Я возвращался домой между полуночью и часом ночи, и отец обычно уже спал. Я рассчитывал, что встречусь с ним на следующий день.

Я ошибался.

Я подъехал к светофору на перекрестке Мейн-стрит и шоссе 24. Дом мисс Хэгл находился в нескольких кварталах к востоку от центра города. Но когда зажегся зеленый свет, я повернул направо и помчался в Салиду, как летучая мышь из ада, потому что там готовилась к представлению моя музыкальная группа. Я не был у мисс Хэгл уже три месяца, и хотя я изучил эту композицию Баха вдоль и поперек, у меня не было желания когда-либо исполнять ее.

Я остановился у мексиканского бара-ресторана Педро, вошел через заднюю дверь, взял свой «Фендер», купленный в ломбарде на деньги, выделенные отцом для платы мисс Хэгл, добавив еще тысячу, которую я умыкнул из денежной коробки, — выбежал на сцену и отыграл два с половиной часа действительно хорошего рок-н-ролла.

Примерно год назад несколько ребят из средней школы сколотили группу, игравшую рок-н-ролл и музыку кантри, и предложили мне стать ведущим гитаристом. Мы играли у Педро уже почти полгода, и аудитория постоянно росла. Сегодня вечером зал был набит так, что остались только стоячие места, а у дверей выстроилась очередь на вход, так что Педро улыбался, как Чеширский Кот.

Три месяца назад какой-то музыкальный критик проводил здесь отпуск и вместе с семьей пришел в мексиканский ресторан. Как выяснилось, он писал колонки для нескольких популярных музыкальных журналов. Когда вышла статья, то я прочитал, что он сравнивал скорость моих пальцев на грифе гитары с порханием крылышек колибри. Мое лицо украшало обложку, а заголовок гласил: «Пег — следующий Великий». Хорошую новость можно было расценить двояко: мое имя засветилось в прессе, но журнал был таким, что отец мог узнать о нем лишь по нелепой случайности. По крайней мере, не до тех пор, когда я вернусь в блеске славы и докажу, что он ошибался, показав кучу наград и хвалебных отзывов. Такой сценарий представлялся мне наилучшим.

Мы играли около трех часов. Педро пребывал в экстазе. В зале было гораздо больше народу, чем позволяли правила пожарной безопасности, и нас трижды вызывали на бис. Когда представление наконец закончилось, я нервно посмотрел на часы и прикинул, сколько времени мне понадобится, чтобы вернуться домой, предварительно искупавшись, чтобы избавиться от запаха дыма. Я отдал гитару на хранение нашему барабанщику, сказал ребятам, что встречусь с ними на следующей неделе, и с визгом покрышек стартовал с автостоянки. Выехав из Салиды, я притормозил у обочины и при свете луны искупался в мелком пруду. Я запихнул прокуренную одежду в пакет для мусора, надел заранее припасенные штаны и рубашку, снова поддал газу и прибыл домой около половины третьего ночи. Когда я поднимался на крыльцо, в доме было темно. Единственной необычной вещью был запах, но я не мог определить, откуда он исходит.

Я толкнул дверь, и отец обратился ко мне со стула в темном углу веранды:

— Для тебя есть ужин. Он еще теплый.

— Ох. — Я остановился, стараясь приноровиться к полумраку. Отец сидел с тарелкой на коленях, заправив салфетку под воротник. Я постарался говорить спокойно: — Почему ты не спишь?

Он что-то откусил и заговорил с полным ртом:

— Как там мисс Хэгл?

Я неестественно рассмеялся:

— По-прежнему шлепает меня линейкой.

— А Бах?

Снова смех, в надежде, что отец не заметит мою нервозность.

— По-прежнему мертв.

Он указал вилкой в сторону города:

— Ты заплатил ей?

— Да. — Откровенная ложь тянула мою голову вниз, как мельничный жернов, повешенный на шею.

На этот раз вилка указала в сторону кухни.

— Хочешь есть?

Я так проголодался, что мог бы съесть корову. А еще мне нужно было сменить скользкую тему.

— Пожалуй, я бы что-нибудь съел.

— Ужин тебя ждет, — повторил отец и откусил еще кусок.

Я вошел на кухню, включил свет, и к моему горлу подступила желчь. Меня едва не стошнило. Ужин был едой на вынос… из ресторана Педро.

Я испытал несколько чувств одновременно: острую боль в сердце, стыд, замешательство и ярость.

Я стоял на кухне и раздумывал, что сказать отцу, когда услышал, как за спиной отворилась сетчатая дверь. Отец вошел в комнату, снял салфетку, вытер рот и прислонился к столешнице, а я сунул руки в карманы и прислонился к другой столешнице. Несколько минут мы стояли молча. Я не мог на него смотреть. Наконец он мягко спросил:

— Хочешь поговорить?

Я не ответил; просто ушел в свою комнату и закрыл дверь. На кровати лежал экземпляр того дурацкого журнала, который бестолковый критик выслал по моему адресу. Мое идиотское лицо глазело на меня с обложки. Я спекся, и никакое сладкое пение вместе с отцом не могло облегчить боль этого предательства.

Той ночью я почти не спал.

Когда я встал на следующий день, отец уже уехал. Вечером у нас была намечена служба у Водопада, и, без сомнения, он уже готовил сцену. Церкви свозили детишек на автобусах со всего Колорадо. Многие приезжали послушать меня. Я приехал поздно, когда остались только стоячие места. На автостоянках собралось не менее двух тысяч автомобилей и пятьдесят автобусов. Я припарковал машину и стал извилистым путем пробираться к сцене, где отец читал свою фирменную проповедь «Почему вы здесь?». Это еще больше подзадорило меня, поскольку я знал, что он обращается прямо к мне.