– Эх, Петр, Петр, – сокрушенно произнесла царица и встала с постели царя, – а ведь все у нас могло быть иначе…

Но, как известно, история не терпит сослагательных наклонений. Петр слышал ее сквозь надвигающийся тяжелым покрывалом дурман, который сковывал его члены и делал мутным зрение. Ее голос все еще помогал ему оставаться в сознании, он все еще ощущал легкий запах вереска и полыни, окутывающий его дымкой воспоминаний и сожалений о времени, впустую потраченном на равнодушных к нему любовниц.

– Ду… ховника Федоса… позови, – глухо каркнул царь и снова закашлялся. Екатерина грустно усмехнулась и вышла из царских покоев, строго приказав челяди никого не впускать к Петру.

Никто не помешает ей совершить задуманное и, наконец, вздохнуть полной грудью, избавившись от удушающих брачных уз.

* * *

– Государю уже лучше? – Меншиков провальси-ровал по пустому тронному залу и с улыбкой замер у ног Екатерины, задумчиво восседающей на троне. – Смеем ли мы надеяться на его чудесное выздоровление?

Столько злорадства было в голосе князя, что даже императрицу передернуло. Несомненно, она выбрала себе не самого лучшего союзника, однако их сковывали узы слишком давние и слишком крепкие, чтобы пренебрегать ими просто так.

Еще одним решающим фактором в пользу Меншикова была его осведомленность в делах политических. Екатерина понимала, что после смерти Петра весь груз по управлению государством ляжет на ее плечи, и грамотный князь-проныра сильно ей сгодится в этом нелегком деле. А чтобы по дворцу не ходили слухи, она введет Дарью в свое окружение, что надолго заткнет рты всем завистникам и недоброжелателям.

– Нашими молитвами государь в скором времени поправится, – смиренно произнесла Екатерина и вдруг улыбнулась Меншикову. – Скажите мне, сокровище мое, нравится ли вам царский кабинет?

Князь расхохотался, подхватил Екатерину с трона и закружил ее по залу.

– Эх, матушка, больше всего мне нравитесь вы! – пропел Меншиков и внезапно остановился, крепко прижав к себе императрицу. – Скажи, неужто это все на самом деле происходит? – заглянул в глаза женщины Александр. – Я же с ума сходил, когда Петр тебя у меня забрал… ночами не спал, мечтал о том, что приеду во дворец и заберу тебя домой… а ты и не откажешься вернуться…

Екатерина ласково погладила Меншикова по щеке.

– Любила я Петра, Сашенька, сильно любила, – с горечью произнесла царица и опустила глаза. – Готова была за ним на край света пойти, удавить любого, кто косо на него глянет, готова была. Больше всего на свете благодарила тебя, за то, что взял меня к себе в дом, за то, что меня с ним свел, каждый день благодарила… Так больно мне было, когда он изменять мне начал, когда жестокость свою на меня перенес…

– Тише, душа моя, тише, – прервал Меншиков Екатерину, приложив палец к ее губам. – Кончились мучения твои, больше никто не посмеет обидеть тебя, пока я рядом буду!

Императрица прижалась щекой к щеке князя, и долго так они простояли, обнявшись и думая каждый о своем.

– Ну-с, царь-батюшка, как ваше здоровье? – знакомый мелодичный голос разбудил задремавшего Петра, которого на время перестали терзать страшные боли, и он, наконец, смог уснуть. Подняв тяжелые веки, царь увидел у своего ложа Марию, которая лучезарно улыбалась ему, неосознанно поглаживая свой большой живот. Вид еле живого мучителя словно придал молодой женщине сил – беспомощный, измученный и худой Петр больше не вызывал в ней животного ужаса. Не в характере Марии было добивать упавших, однако этот человек причинил ей слишком много боли, чтобы она могла отпустить его с миром.

– Пришла позлорадствовать, Машенька? – через силу выговорил царь и потянулся иссохшей рукой к бывшей фаворитке, которая невольно отшатнулась и побледнела.

Снова терпеть его прикосновения ей было не по силам. Петр наблюдал за реакцией женщины лихорадочно блестевшими глазами. Красоту Марии не уничтожили ни его издевательства, ни беременность, ни переживания за Румянцева – она расцвела еще больше, будто его близкая кончина подпитала эту ядовитую лилию живительными соками, придала ее существованию смысл, позволила приникнуть корнями к самому его сердцу и высосать из него последнюю каплю крови…

– Ваш ребенок скоро родится, государь, – ласково сказала Мария и снова погладила себя по животу. Петра словно молнией ударило: получается, что она забеременела не от Румянцева, а от него? Он был уверен, что детей больше ему не дано… и вдруг Бог посылает ему еще один шанс исправиться, замолить свои грехи, еще раз прижать к груди маленький теплый комочек…

– Сын, – прошептал царь, смаргивая непрошеные слезы, катящиеся по обтянутым кожей скулам. – У меня будет сын?

Мария отрицательно покачала головой и зло усмехнулась.

– У вас, государь, уже не будет ничего, – сказала она и наклонилась к Петру поближе. – А у нас с Сашенькой будет малыш, который никогда не узнает, кем был его настоящий отец.

Лицо царя исказилось, собрав все силы, он приподнялся на кровати и схватил Марию за плечи, притянув ее к себе.

– Рано радуешься, девка, – прошипел Петр и оскалил зубы, – я еще не умер!

– Во дворце уже готовятся к твоим похоронам, – Мария легко сбросила руки Петра и насмешливо выпрямилась. – Ты уже мертв, и об этом знают все, кроме тебя.

С этими словами она удалилась из покоев ошеломленного царя, который никак не мог поверить услышанному. Лекарь убеждал его, что недуг скоро пройдет, – и Петру действительно последнее время становилось легче. Он списывал это на чудодейственный эффект лекарственных трав, коими усиленно его потчевали в надежде на исцеление… неужели он обманут собственным лекарем, предан собственными слугами, брошен собственной женой?!

В глазах у царя потемнело, и сознание милосердно покинуло его.

* * *

Тихонько скрипнула дверь. Екатерина бесшумно вошла в царские покои и тревожно посмотрела на недвижно лежащего Петра. Императрица удивилась контрасту: в военном походе, когда Петр вот так же лежал, не подавая признаков жизни, она жизнь была готова за него отдать, лишь бы он поднялся, улыбнулся ей и прогнал все ее страхи одним прикосновением. Сейчас же супруг не вызывал у нее ничего, кроме жалости, отвращения и желания поскорее закончить всю эту порядком затянувшуюся канитель. Екатерина уже все для себя решила. После смерти государя она станет самодержавной императрицей, которой будет помогать Александр Меншиков и другие, верные ей вельможи. С тиранией Петра будет покончено, а дворец, который в последние годы являл собой воплощенную цитадель зла, где обезумевший царь расправлялся с неугодными ему людьми, чуть ли не пируя над их еще не остывшими трупами, вновь осветится тысячами свечей. Вновь засияет салютами и фейерверками, в нем снова зазвучат музыка и звонкий смех разодетых беспечных фрейлин…

Прервав свои мечтания, Екатерина решительно встряхнула головой. Она не за тем сюда пришла. Прокравшись к дубовому секретеру царя, она извлекла из него бумагу, на которой была проставлена царская печать и неверным почерком написано: «Завещаю отдать все…» Императрица аккуратно опустила перо в чернильницу и, стараясь как можно точнее подражать почерку Петра, вписала в документ свое имя. Придирчиво оглядев указ, Екатерина усмехнулась. Не зря она научилась читать и писать, ох не зря. Конечно, раньше она и в страшном сне не могла представить себе такой поворот событий – однако все меняется, времена сменяют друг друга, и некоторые вещи необходимо менять, как бы тяжело это ни было.