Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ахаха, называется «побудь в моей шкуре», – насмешливо передразнивает Лиза.
Кажется, я попал под сестринские разборки. Насколько я знаю из собственного опыта – между этим молотом и наковальней лучше не вставать. Поэтому молчу.
Выруливаю с плотно заставленного двора на дорогу, вклиниваюсь в ряд неспешно движущихся в сторону кольцевой машин. Для воскресного утра машин на выезд из города многовато, дорога может занять больше времени, чем мы запланировали. Кидаю взгляд на вертящуюся на месте девушку и недовольно бросаю:
– Пристегнись!
– Да, милый, – приторно-сладко отвечает она.
Знаю, что фальшиво, но объяснить это приподнявшимся на руках волоскам сложно. Невозможно. Сколько времени прошло с тех пор, как для кого-то это слово что-то значило? А я?
– Могла бы и посвятить сестру, – фыркает Эля сзади. – Например неделю назад, когда я звонила.
– Ты же знаешь, я обожаю хранить тайны.
– Ты, как раз, вообще не умеешь держать язык за зубами. Так какого черта, Лиз? – девушка наклоняется вперед и вклинивается между нашими сидениями.
– Кстати, познакомься, это Даня, – Лиза машет в сторону меня ладонью, игнорируя вопрос сестры.
Очень жирно. Так легенду не поддержать.
– Хорошо хоть не Витя, – выдает странный комментарий старшая сестра.
– А это Эльвира, – делает упор на странноватое имечко Лиза.
– Зараза, – сквозь зубы выдает сестра в ответ. – Так что, сколько встречаетесь? – обращается уже ко мне.
– Полгода, – отвечаю по задуманной еще для моих родителей легенде.
Слышу странный хлопок ладони, но увидеть, что делает Лиза мне не удается, каштановая голова ее сестры вылезает вперед еще сильнее.
– Да ну! – преувеличенно-восхищенно говорит она. – Полгода! Надо же! А Лу-то у нас оказывается вертихвостка.
И со странной кривой улыбочкой откидывается обратно на сидение.
– Че, он в курсе, что ты тогда с Витюшей еще жила? – спрашивает уже у сестры.
– Не беспокойся, Даня знает обо мне все, – весело бросает Лиза, проходясь пальчиками мне по затылку.
А я ничего не знаю! Приятное покалывание пробегает по коже, но не затмевает очевидного факта: я совсем ничего о ней не знаю. То есть я помню, да, был какой-то нерадивый сбежавший папаша, но какого-то черта мне и в голову не пришло, что ее родня о нем знает. И как все это выглядит со стороны. Он, сбежавший пару недель назад и я, вовремя появившийся на горизонте. Черт.
Вот чем нужно было заниматься, чтобы быть поубедительнее: разговаривать вчера, а не…
– Какая потрясающая история для детишек, ты подумай, – летит очередная порция сарказма. – Как, кстати, будущая мамаша, не тошнит еще от всего?
Острая тема проходится тесаком по грудной клетке, вызывая кровотечение. Если до этого момента удавалось держать эту тему на задворках, то сейчас она стучится по черепной коробке изнутри, призывая приступ нешуточной мигрени. Дикая ситуация. Лиза в положении, где-то бродит отец ее ребенка, о котором все знают, а она ведет себя, словно этого маленького фактора вовсе не существует. И меня втягивает все глубже и глубже. Сколько месяцев осталось до того, как всем всё станет очевидно? А мне? Когда я больше не смогу игнорировать этот терзающий факт?
Как, черт возьми, я собрался из этого выбираться? Из этих тонких пальцев, стойкого запаха и неугомонного рта?
Который сейчас на удивление притих.
Легкая рука соскальзывает с моих плеч, лишая контакта, и я оборачиваюсь на Лизу, отрываясь от дороги. Хреновое решение на трассе, но мой взгляд тянет туда невидимой нитью, потому что я ощущаю некое изменение в ее игривом настроении.
Она тоже понимает двусмысленность ситуации. Бросает на меня мимолетный растерянный взгляд, но отводит его, шумно втягивая воздух. Как и я, откладывает эту мысль на потом, когда игнорировать ее станет гораздо сложнее.
Когда живот, сейчас еще абсолютно плоский, с четким очертанием пресса, я помню наощупь, начнет расти. Когда ребенок станет толкаться. Господи, это, должно быть, потрясающее ощущение, когда это твой ребенок и он желанный.
А если нет?
Она все еще думает, что проще было бы…
Но она этого не сделает. Только не эта жизнерадостная девушка, которую я успел узнать за последние сутки. Она будет потрясающей матерью. В своем неподражаемом стиле.
Просто одиночкой.
Тесак врезается глубже, и я снова пытаюсь сосредоточиться на дороге. Потому что не понимаю этих чувств.
– Пока меня тошнит только от твоих вопросов, Эль, – краем глаза замечаю, как упирается локтем в окно и подпирает голову.
– Это я тебя готовлю к материнской заботе, – язвительно бросает сестренка.
– Ну спасибо.
– Так че, как познакомились? – переходит на легкий тон, явно смягчаясь.
Словно чувствует сменившееся настроение. Не такая она непробиваемая, как делает вид.
Я снова кручу головой, в надежде немного расслабить затекшие в нервном напряжении мышцы спины. Не думал, что таким мучением станет повторять одно и тоже второй раз. И вообще вести эти пропитанные фальшью разговоры.
– На работе, – отвечает Лиза.
– Не ты ли говорила, что у вас там одни лошки в рубашечках?
Я давлю в себе смешок. Не понимаю уже, нервный, или наконец расслабленный. Так вот что за расправа была над моей любимой рубашкой?
– Ты что-то путаешь, лошки в рубашечках – это твоя вотчина. Как, кстати, поживает ваша международная экономическая компания?
– Катится в тартарары, как и вся экономика в целом. Вместе с лошками в рубашках.
– В управлении все еще шовинисты с маленькими писюнами, не дающие дорогу молодым и перспективным?
На этот раз смех действительно настоящий. Ну и язычок у Лизы.
– И кажется, их хозяйство все уменьшается с годами, – подтверждает Эля. – Не иначе стирается в ладошках. Бабы-то им явно не дают.
– Здесь поверни, – тихо обращается ко мне Лиза, указывая рукой на дома невдалеке.
– Навигатор ведет дальше, – кидаю взгляд на телефон на панели.
– Там дорога хуже, тут проедем.
Я послушно включаю поворотник, пропускаю встречный поток машин и сворачиваю на проселочную дорогу. Хорошо асфальтированную и освещенную. Их родители живут практически в городе, в отличие от моих. Несколько минут езды на машине, если не переться с другого конца города.
– Готов? – еще тише спрашивает она, накрывая мою руку на рычаге переключения скорости своей.
Нет.
Сейчас понимаю это как никогда ясно.