Марта ко всем объяснениям матери отнеслась очень легко. Выслушав всё и с удовольствием изучив на стареньком глобусе Надежды Фёдоровны Сибирь, она кивнула:

– Понятно. Далеко он сейчас. Туда, наверное, и открытки долго идут, да?

– Ну, довольно долго, – согласилась Арина.

– А на этот праздник поздравляют только пап?

– Нет, почему? Это мужской праздник. Чаще всех поздравляют тех мужчин, которые или воевали, или служили в армии, а может быть, служат сейчас.

– А ты таких знаешь, мамочка?

– Конечно, – кивнула Арина. – Помнишь твоего любимого дядю Борю с моей работы?

– Дядю Боречку? Да! – обрадовалась Марта, вспомнив начальника службы безопасности Арининого отеля. – А он что, военный?

– Да. Он даже воевал и был ранен. У него и награды есть.

– А можно тогда я его поздравлю?

– Разумеется, – с облегчением выдохнула Арина, поняв, что разговор от скользкой темы про папу ушёл совсем в другую сторону. – Я думаю, что ему будет очень приятно.

– Ур-р-ра! – звонко прокричала Марта. – Я буду поздравлять настоящего солдата!

– Бери выше, – уточнила слышавшая большую часть их разговора Мира. – Ты будешь поздравлять настоящего полковника. Он же полковник, да, мам?

– Да. В отставке.

– Ур-р-ра! – ещё громче возликовала её младшая дочь.

С того дня вопросов про папу она больше не задавала.

Но разумеется, значительно больше Арину беспокоила старшая дочь. Мира помнила отца, который, пока она была совсем маленькой, довольно много времени уделял ей. Тогда она любила его. И Арина, готовя побег из поселения, вообще сомневалась, что одиннадцатилетняя Мира захочет ехать с ней и младшей сестрой.

Когда она осторожно завела разговор об этом с дочкой, то была готова ко всему: слезам, категоричному нежеланию уезжать и даже к тому, что Мира расскажет обо всём Венцеславу. Но, как оказалось, она плохо знала свою дочь. Выслушав торопливые, сбивчивые объяснения Арины, та негромко ответила:

– Я всё поняла, мама. Ты правильно решила. Нам давно следовало выбираться отсюда. Папа плохо поступает с другими людьми и совсем не любит ни тебя, ни Марту. Я хочу уехать с вами. Ты уже придумала, как мы убежим?

Тогда Арина не сдержала слёз и долго обнимала свою оказавшуюся такой чуткой и понимающей дочку.

В Москве Мира разговоров об отце и их прошлой жизни не заводила. Друзьям, которые у открытой и общительной девочки появились почти сразу, она говорила, что родители развелись и папа остался в Сибири, где они раньше жили, а мама вернулась в родной город. Дети, многие из которых не понаслышке знали, что такое развод родителей, лишних вопросов не задавали и в душу к Мире не лезли. Что вполне устраивало всех.

Но иногда Арине всё же казалось, что ставшей уже почти взрослой Мире не хватает рядом любящего отца. Почему-то мысль попробовать найти себе мужа, а девочкам хорошего отчима ей в эти годы даже в голову не приходила. И теперь, глядя на дочерей, так быстро и явно привязавшихся к соседу, она растерялась. Удивительнее всего было то, что она Миру и Марту прекрасно понимала. И ей самой рядом с Константином было спокойно и надёжно и хотелось, чтобы он никуда не уезжал.

Это, разумеется, было невозможно. Меньше всего Арина желала бы навязываться своему новому соседу. Поэтому и играла так старательно независимую женщину, не нуждающуюся в поддержке. Играла, и сама себя за эту игру ненавидела. Но у Константина была своя жизнь, свои проблемы. В анамнезе, как накануне выяснилось, имелась и бывшая жена с новым мужем и старым холодильником в придачу. И от этого Арина ещё сильнее боялась стать для хорошего человека, который уже дважды за короткое время очень помог им, обузой. Поэтому, поразмыслив, она решила поддерживать отношения с Константином исключительно в рамках добрососедских. На всякий случай. От греха подальше.

С дачи Соколан выехал в состоянии, которое, честно порывшись в себе, определил как влюбленно-романтическое.

– Этого только не хватало, – сердито проворчал Константин и не менее сердито ткнул пальцем в кнопку магнитолы. Быстро перещёлкав все запрограммированные радиостанции, он с неудовольствием убедился в том, что на них крутили песни исключительно про любовь. Причём совсем не к Родине. Никаких тебе берёзок или осинок, а также кустов ракиты над рекой. А сплошные охи-вздохи, муси-пуси и прочие нежности. Надув щёки и с силой выпустив сквозь сжатые губы воздух, Константин снова включил диск своей любимой «Алисы», в репертуаре которой за все годы существования группы, как хорошо известно большинству любителей рока, ни одной песни про романтические чувства не было. Что Константина в сложившихся обстоятельствах вполне устраивало. Прослушав «Дождь», «Трассу Е-95» и ещё несколько песен, Соколан слегка успокоился и к Частичкиным и их холодильнику прибыл в настроении вполне благодушном и умиротворённом.

Светлана увидела его в окно и радостно помахала. Константин помахал в ответ и с благодарностью подумал о том, как ему с ней повезло. Он всю жизнь мечтал о такой сестре. И обрёл её не совсем традиционным образом. Всем его девушкам, да и просто знакомым, осведомлённым о его отношениях со Светланой, такое положение вещей казалось странным и даже ненормальным.

Константина это очень удивляло. То есть прожить с человеком много лет, съесть не один пуд соли и расстаться врагами, ненавидя друг друга, – нормально. Напоследок отсудить у более успешного супруга или супруги львиную долю состояния – естественно. Долго делить детей, используя их в качестве спортивного снаряда «канат», – правильно. Вырывать друг другу волосы, трепать нервы, портить репутацию – в порядке вещей. А разойтись, испытывая к мужу или жене безмерную благодарность и уважение, – странно. Искренне жалеть друг друга – дико. Желать счастья – не по-людски.

В таком случае Константин предпочитал идти вразрез общепринятым нормам. И Светлану продолжал искренне любить. Как родного и очень близкого человека.

Думая об этом, он вошёл в подъезд. После солнечного двора лестница старой пятиэтажки казалась совсем тёмной. Небольшие окна были затенены разросшимися перед ними берёзами и клёнами. Константин несколько секунд постоял, привыкая к темноте, и, вдохнув знакомые запахи, стал подниматься вверх, на третий этаж. Этот подъезд был очень похож на тот, в котором они жили со Светланой и маленьким Костиком. Даже пахло здесь так же.

Когда Светлана в первый раз после переезда пригласила его в свою новую квартиру, он очень удивился её выбору. Стоило менять шило на мыло, да ещё и на другом конце Москвы. Ведь, пожалуй, правильнее было подождать, поискать другой вариант. Но Светлана, сначала воспринявшая его идею с обменом без энтузиазма, теперь, переехав в свою новую квартиру, светилась от счастья. И Константин понял, как невыносимо было женщине, свои лучшие годы просидевшей у постели больного ребёнка, матери, потерявшей сына, жить в тех стенах, что стали для неё тюрьмой. А этот дом, хотя и был ничуть не лучше старого, всё же стал шагом в другую жизнь. Поняв это, он пообещал себе, что обязательно разбогатеет и купит Светлане чудесную светлую квартиру, которую она сама выберет и в которой непременно будет счастлива. А ещё лучше – дом. Но до этого было ещё далеко, а пока Константин неоднократно предлагал бывшей жене денег на съемную квартиру. Однако она, смеясь, отказывалась: