Он подобрал сапожок, который снял с нее первым, и направился к двери, но у порога остановился и снова повернулся к ней.

— Если ты по-прежнему хочешь спорить со мной по этому вопросу, Джемма, то твердо запомни: я готов встречаться с тобой на поле боя столько раз, сколько ты потребуешь, пока ты не согласишься выйти за меня замуж. Но я не дам тебе того, что ты на самом деле жаждешь, пока ты не станешь моей женой.

Он вышел, закрыв за собой дверь решительным хлопком. Она застыла на кровати, стоя на коленях, чувствуя себя так, будто лишилась всего, что считала в жизни важным. Все, что у нее было в Эмбер-Хилле, больше не имело никакого значения.

Но хочется ли ей снова стать той девушкой, которая жила в Эмбер-Хилле?

Джемма села и задумалась над этим вопросом. Ей пришлось признаться себе в том, что ей действительно нравятся те наслаждения, которые, как она теперь выяснила, может получить женщина. Она перевела взгляд на постель — и увидела в ней не место для сна, а роскошное ложе, на котором можно утолить пульсирующую жажду ее тела. С уходом Гордона это ложе опустело: она ощутила холод, который не имел ничего общего с открытыми окнами. Дело было исключительно в том выборе, который ей предстоит сделать.

Безоговорочно уступить?

Ее гордость восставала против этой мысли, однако Джемма не могла отмести эту идею, потому что в одном Гордон был совершенно прав. Отчасти ей нравилось то, что он бросил ей вызов, ей пришлась по душе та битва, в которую она вступала, отвергая его поползновения. В каком-то уголке души она наслаждалась его силой, и эта часть ее существа готова была ликовать из-за того, что он не стал ею овладевать, но целовал ее, несмотря на все ее возражения.

Однако самым важным была радость, которая грела ее при мысли о том, что она по-прежнему осталась девственницей. Она желала принадлежать Гордону и не могла бы осудить его, если бы он пошел до конца, как она сама его об этом попросила. Теплое чувство, охватившее ее, было вызвано тем, что он действительно оказался человеком чести, несгибаемой чести, которая не позволила ему овладеть ею просто потому, что этого требовало безжалостно снедавшее его желание.

Доверие? Да, оно росло, и Джемма опасалась, что уже ничего не сможет этому противопоставить.

Эньон снова его поджидала.

Ее присутствие отнюдь не радовало Гордона. Уж очень она приставучая. По правде говоря, ему хотелось ругаться. Его любовница улыбнулась. Прежде он как-то не замечал, что эта женщина весьма хитроумна. Оказалось, что она прекрасно изучила его и воспользовалась своими знаниями для того, чтобы обеспечить себе место в его постели. Если вспомнить, он даже не предлагал ей стать его любовницей, однако ему было прекрасно известно, что все считают именно так. В конце концов, он не делал никаких попыток прекратить подобные разговоры. Пусть болтают.

— Эньон, мне не хочется тебя обижать, но у нас больше с тобой ничего не будет. — Она захлопала ресницами, но он увидел в этом только очередную женскую уловку. — Я женюсь на Джемме Рэмсден.

Эньон окинула его огорченным взглядом.

— С чего бы тебе жениться на женщине, которая только что пыталась от тебя убежать?

Она двинулась навстречу ему, колыхая всеми теми частями тела, которые обычно доставляли ему удовольствие. Однако этим вечером даже чрезмерно глубокий вырез, демонстрировавший ее грудь, не привлек его внимания. Его голова была полна картинами нежных светло-розовых сосков, которые он только что оставил за дверью. При мысли об этих бутонах он ощутил новый мощный прилив желания.

Эньон положила ладони на его плечи и потерлась о его тело грудями.

— Ты достоин такой женщины, которая будет тебя ценить. Меня тебе стыдиться не придется.

— Хватит. Я уже сказал, чтобы ты оставила меня в покое, и повторять не намерен.

Он взял ее за запястья и заставил отстраниться. В ее глазах вспыхнула ярость, но она поспешно опустила ресницы, чтобы ее скрыть.

— Я не стану тебя прогонять, Эньон, и дам достаточно денег, чтобы ты могла выбрать мужа себе по вкусу.

— Мне нужен только ты, Гордон.

Ему не понравилось то, как ее губы произносят его имя. К чему это амикошонство? Раньше ему было наплевать, а теперь он подумал, что она обращается к нему по имени для того, чтобы упрочить свое положение. В ее взгляде не было искренних чувств, он видел там только непомерные амбиции.

— И с этого дня следи за тем, как ты ко мне обращаешься. Ты пришла ко мне не невинной, Эньон. И хочу напомнить: ты сама ко мне пришла. Никто тебя не неволил.

— Но долгое время тебе это очень нравилось!

Эньон не сдержалась и даже, топнула ногой.

— Но теперь это в прошлом, — твердо заявил Гордон. — Очень скоро у меня будет молодая жена, и она станет твоей госпожой.

Эньон расхохоталась:

— Можешь называть ее как угодно, но эта трусливая тварь никогда не станет моей госпожой! Она начнет прятаться у себя в комнате или убежит от тебя, попомни мои слова! И тогда тебе снова придется искать женщину, которая не станет скулить из-за того, что ты слишком крепко ее обнял.

— Эньон…

Она громко фыркнула, прервав его и нисколько не смущаясь таким проявлением непочтительности к своему лэрду.

— Я женщина, Гордон, и именно это нужно тому зверю, который живет в тебе. Этой девице никогда не удовлетворить тебя. Никогда. Запомни мои слова!

— Расскажи мне о той девушке, на которой был женат Гордон.

Ула резко повернула голову, и Джемма увидела, что пожилая женщина глубоко изумлена.

— Кто тебе рассказал про Имоджен?

Было ясно, что домоправительница ничего ей не расскажет, если не получит на свой вопрос такой ответ, который ее удовлетворит. Ее настороженный взгляд ясно говорил о ее преданности своему лэрду.

— Сам Гордон. Он сказал, что был женат и что та девушка теперь монахиня. Что произошло? Я хочу быть в курсе дела, раз он собирается на мне жениться.

— Лэрду следовало бы тебе рассказать самому. Но я согласна, ты имеешь право знать, что произошло. — Ула глубоко вздохнула и осмотрелась, проверяя, не слышит ли их еще кто-то. — Девушка не годилась в жены, ей не по душе пришлись постельные утехи. Каждый раз, когда он говорил, что собирается прийти к ней в спальню, она плакала так, что у нее глаза опухали. Она говорила, что любовные игры греховны, и, что самое ужасное, она действительно в это верила.

— Так считают многие. Почему ты говоришь, что это ужасно?

Впервые с лица Улы исчезли все следы усталости. Она положила обе руки на стопку выглаженного белья, которое аккуратно складывала.

— Бедняжке запудрили мозги так, как нормальные родители со своими дочерями обычно не поступают. Речь не о том, чтобы внушить им здравое желание хранить чистоту, — это-то правильно. А вот Имоджен начала бичевать себя по утрам, после того как лэрд от нее уходил. — Ула устремила на Джемму суровый взгляд. — Страшно было смотреть, что эта несчастная творила с собой из-за того, что ей кто-то внушил. Ей невыносимо было сознавать себя женой. К тому времени, когда мы поняли, что происходит, ее спина превратилась в кровавую кашу. — Помолчав, Ула тяжело вздохнула. — Лэрд проявил доброту, отпустив ее. Другой мужчина приставил бы к девушке охранника, чтобы не лишиться того приданого, что за ней дали. Ее собственный отец знал, что она хочет уйти в монастырь, но заставил ее выйти замуж ради союза с кланом Бэрраса.