Еще одним источником неприятностей стал Альфонсо, герцог Калабрии и наследник неаполитанского трона. По-видимому, между ним и Людовико с самого начала, со времени войны в Ферраре, возникла взаимная неприязнь. Его дочь Изабелла была обручена с Джан Галеаццо, и он видел, что Людовико претендует на герцогство. Расчетливый Людовико понимал, что Альфонсо не станет слишком активно помогать человеку, который пытается лишить его будущего зятя герцогского титула; поэтому, когда Венеция, всегда обладавшая точными сведениями относительно истинного положения дел в Милане, вступила в секретные переговоры о мире с Людовико в обмен обещая ему свою всестороннюю поддержку в укреплении его власти, он был весьма заинтересован этим предложением. Таким образом, Людовико без каких-либо консультаций с союзниками заключил соглашение с Венецией, получив значительную мзду в качестве компенсации военных издержек. Заключенный в Баньоло мир гарантировал Людовико безопасность, Венеция же достигала всех своих целей. Можно себе представить возмущение союзников. Герцог Калабрии после этого предательства затаил лютую ненависть к Моро. Более того, считается, что огорчение из-за этого несправедливо заключенного мира стало непосредственной причиной смерти Папы Сикста IV.

В тот самый год он пожаловал Асканио красную кардинальскую шапочку. Этот шаг был встречен с великим ликованием, поскольку он стал первым кардиналом в династии Сфорца.

На торжества по случаю заключения мира Людовико отправил в Венецию блестящую компанию молодых людей, среди которых присутствовали его родной сын Леоне и братья Сансеверино — Галеаццо и Фракасса. Они были сыновьями его непримиримого врага Роберто Сансеверино, которому впоследствии суждено было погибнуть в семидесятилетнем возрасте в Трентино, где он сражался на стороне Венеции. Вместе с их старшим братом, главой клана герцогом Каяццо, они вскоре стали играть ведущие роли при миланском дворе. Их бабка Элиза была сестрой Франческо Сфорца и, как легко догадаться, «donna di virili costumi» (женщина с мужским нравом). Очевидно, что ее собственные внуки унаследовали много больше старого воинственного духа Сфорца, чем внуки ее брата. Гаспарре, более известный как Фракасса (Шумливый), был просто неотесанным солдатом, совершенно незнакомым с придворными манерами своего времени; но Галеаццо представляет собой восхитительный образец ренессансного рыцаря. В турнирных поединках ему не было равных в Италии, а возможно, и в Европе, и, воспользовавшись случаем, братья увезли из Венеции ценные призы, состоявшие, как обычно, из отрезов золотой и серебряной парчи. В «Кортеджьяно», написанном уже после того, как Галеаццо покинул разбитых Сфорца и перешел на сторону Франции, Кастильоне свидетельствует, что, являясь образцом мастерства и изящества, он всегда настойчиво практиковался во всех телесных упражнениях с самыми лучшими наставниками. Он обладал также редким обаянием, которое помогло ему быстро завоевать расположение Людовико. Почести так и сыпались на него. Он был назначен главнокомандующим, получил дворец в Милане и город своего отца Кастельнуово; наконец, он женился на родной дочери Сфорца, Бьянке, и был принят в семью Сфорца.

Следующие годы отмечены несколькими нападениями на Ломбардию швейцарцев и войной между королем Ферранте и его восставшими баронами, пользовавшимися поддержкой со стороны римского престола. Однако вмешательство нового Папы Иннокентия VIII было обусловлено вовсе не жестокостью короля или его сына, но его собственным желанием получить право давать инвеституру[33] Неаполя. Папа поддерживал также претензии французского короля на Неаполитанское Королевство и призывал его начать войну против Ферранте, что вызывало чрезвычайную обеспокоенность Людовико. Тому очень не хотелось в соответствии с условиями союзнического договора посылать помощь неаполитанскому королю, но в конце концов, прежде всего благодаря усилиям Лоренцо Медичи, на юг было отправлено войско во главе с Джан Джакомо Тривульцио. Вскоре стало ясно, что главной целью миланцев было заключить мир до начала вторжения французов. И это им удалось. Отряды Альфонсо Калабрийского выдвинулись на расстояние несколько миль от Рима, и Папа был вынужден искать мира. Переговоры в Риме Тривульцио провел в августе 1486 года. С этого времени начинается тесная связь Тривульцио с Неаполитанским Королевством. Ферранте не придал ни малейшего значения своему обещанию помиловать своих баронов. Вероломство и жестокость, проявленные по отношению к ним Ферранте и Альфонсо, даже в тот циничный век казались чрезмерными.

Следуя плану подчинения важнейших центров герцогства своей власти, Людовико захватил замок Павии. Этот шаг сразу же произвел сильное впечатление на его подданных, возбудив определенное недовольство и в самом Милане, однако этот ропот в значительной мере утих благодаря всеобщей радости, вызванной известием о подчинении им Генуи. Людовико использовал все свое дипломатическое искусство, сталкивая между собой различные партии в этом раздираемом политическими склоками городе. Его действия во владениях племянника вызывали некоторое раздражение Флоренции, но все три государства слишком хорошо осознавали необходимость действовать сообща, чтобы какие-либо пограничные инциденты или нарушение клятвы королем Ферранте могли стать причиной серьезных конфликтов между ними.

В 1489 году Моро захватил крепость Роккетту, добившись тем самым полного контроля над замком Милана. Был пущен слух, что Луиджи да Терцаго, один из секретарей Людовико, составил заговор, в который посвящен Филиппо дельи Эустакки, комендант Роккетты. Предполагалось, что они планировали захватить двух герцогов. Дядя и племянник вернулись в Милан из Павии, и когда Эустакки приблизился, чтобы, согласно обычаю, поцеловать руку Джан Галеаццо, он был арестован. Коммин сообщает, что гарнизон крепости поднял подвесной мост, после чего Людовико зажег свечу, объявив, что если Роккетта не сдастся, то он казнит пленников на месте. Этот эпизод характерен скорее для Франции, чем для Моро. Терцаго был посажен в деревянную клетку на дне башни в Павии. Он умолял дать ему хоть немного чистой соломы, но тщетно. Эустакки провел долгое время в заключении, но в конце концов его отпустили. Папский нунций Герарди, который, по-видимому, не раз легко поддавался на уловки Людовико, был убежден в том, что этот заговор был настоящим. Возможно, так оно и было на самом деле, однако сложно поверить в то, что в нем участвовал Филиппо дельи Эустакки. Герарди сообщал в Рим, что герцог Бари был серьезно обеспокоен случившимся, и выражал восхищение проявленной им при подавлении мятежа энергией.

То были годы, о которых после французского вторжения историки вспоминали точно так же, как мы теперь вспоминаем о правлении Эдуарда VII[34]. Никогда, пишет Гвиччардини, не знала Италия такого процветания и столь желанного благополучия, которыми она в полной безопасности наслаждалась в 1490 году, а также в годы, шедшие непосредственно перед ним и после. Корио, описывая Милан, свидетельствует, что все наболевшие проблемы разрешились мирным путем, и теперь люди были озабочены лишь накоплением богатства и имели все возможности, чтобы заниматься этим. «Вовсю бушевали увеселения и праздные удовольствия, Юпитер торжествовал, и казалось, повсюду царят прежде неизвестные покой и умиротворение. Двор наших государей был роскошен и богат новыми модами, платьями и наслаждениями. Но при этом и добродетели достигли такой высоты, что Минерва и Венера постоянно соперничали друг с другом в стремлении к большим успехам собственных школ. Блестящая молодежь со всех сторон осаждала школу Купидона: отцы приводили туда своих дочерей, мужья — жен, братья — сестер», — вспоминают читатели Банделло. «Женщины Милана, — сообщает нам этот романист, — как правило, общительны, гуманны и от природы склоны любить, быть любимыми и всегда жить в любви»; уместно вспомнить также миланскую пословицу: пускай плащ твой потрепан, зато тарелка полна. «Минерва (возвращаясь к Корио) прилагала также все силы к оснащению своей благонравной академии, для которой Людовико Сфорца, славнейший и сиятельнейший государь, на собственные средства подбирал наиболее одаренных людей из самых отдаленных частей Европы… Казалось также, что разнообразная гармония приятнейшей и нежнейшей музыки изливается с небес на этот восхитительный двор. Здесь собрали такое множество людей с уникальными способностями и обходились с ними так учтиво, что это напоминало о золотом веке. Посреди этого праздного счастья сиятельнейшие государи дома Сфорца посещали города и примечательные места своего герцогства, наслаждаясь разнообразными забавами».