Авилов прислушался: в наступившей тишине он различил чью-то мягкую поступь по коридору. Рука сама потянулась к кобуре…

— Будьте наготове… — прошептал Листок. — Револьвер пока не доставать!

Дверь распахнулась внезапно, без стука, и, мелькнув белым халатом, вошел Поплавский.

— Черт бы вас побрал, доктор! — выругался ротмистр. — Закройте дверь… За санитаром послали?

— Послал фельдшера… — изумленно глядя то на одного, то на другого, произнес Поплавский. — А где Семен Михайлович?

— Семену Михайловичу здесь делать нечего. И закройте наконец дверь!

Доктор захлопнул.

— Что это все значит?

— А теперь проходите за стол и садитесь!

— При живом-то Семене Михайловиче это совершенно бестактно…

— Больше ни слова! — прикрикнул Листок. — Проходите и садитесь. И ни звука! Быстро!

Обескураженный бесцеремонностью жандарма, доктор попятился к выходу:

— Идите к черту! Я не намерен терпеть ваше дурацкое солдафонство…

— Назад! — прошипел Листок, доставая из кобуры револьвер. Громко щелкнул курок, вставая на боевой взвод.

— Ротмистр! Прекратите! — испуганно вскликнул Авилов. Но Листок его не слышал. Он пристально смотрел на врача.

— Я совершенно не намерен шутить, доктор. Либо вы делаете, как велю, либо будете застрелены!

Поплавский побледнел. Взглянув на страшное в своем спокойствии лицо ротмистра, он вдруг понял, что этот непременно выстрелит. Либо жандарм сошел с ума, либо была слишком веская причина, чтобы решиться угрожать дежурному доктору оружием. И где! — в госпитале, в кабинете главного врача!

— Вы ополоумели, ротмистр Листок… — прошептал он. — Это не стрелковый тир… Не знаю, что вы задумали, но я непременно доложу об инциденте… по команде…

— Вы не первый в вашем желании… — медленно произнес Листок. — Пройдите за стол!

Поплавский помедлил и, едва дыша, прошаркал меж вооруженными контрразведчиками к столу. Тоскливо оглядев обоих, молча опустился на край стула.

Листок, не оборачиваясь, заложил револьвер в кобуру и, сделав шаг к стене, встал спиной к старому дивану.

Наступила тягостная тишина. Поплавский в каком-то тревожном оцепенении смотрел на неизвестно чего ожидавших военных. Кого они боятся, если, вооруженные до зубов, притаились, как затравленные? Этого Дидлова? Но чем мог напугать их рядовой санитар? А если не его, то какого дьявола они делают в этом кабинете? Отчего так вслушиваются в коридорные звуки, отчего штабс-капитан так встревожен и то и дело косится, будто чего-то вопрошая, на бесноватого ротмистра? А тот, отмороженный, застыв и сверля глазами дверь, молчит и не подает признаков жизни. Отчего?

Чем дольше тянулось время, тем напряженнее становилась атмосфера в комнате. Но ничего не происходило…

Словно не выдержав накала ожидания, стул под доктором неожиданно скрипнул — Листок резко обернулся и, грозно сверкнув очами, приложил палец к губам:

— Тш-ш…

Ординатор замер. Листок бросил взгляд на Авилова: штабс-капитан бесшумно протирал тыльной стороной ладони лоснящийся от пота лоб. Ротмистр показал глазами на дверь и одними губами прошептал: "Ждем!"

Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем за дверью послышались тяжелые шаги: бух…бух… бух…

Все трое напрягли слух. Шаги, приблизившись, внезапно оборвались. Прошла еще минута. В дверь осторожно постучали…

— Войдите! — глухо, но достаточно громко, чтобы его услышали снаружи, выкрикнул Листок.

Дверь отворилась и медленно затворилась — в комнату неслышно ступил среднего роста широкоплечий санитар. Он в плотно прилегающей гимнастерке-косоворотке, на рукаве — белая, с красным крестом, повязка. Лицо — крупное, несколько заостренное, как у зверька — настороженное.

Темные, бегающие глазки сразу впились в обомлевшего за столом дежурного врача; затем в штабс-капитана, в пристально глядящего на него ротмистра.

— Дидлов? — медленно спросил Листок, встретившись взглядом.

Вместо ответа санитар едва заметно кивнул. Однако следующий вопрос ротмистра заставил его вздрогнуть:

— Зачем застрелил капитана?

Санитар молниеносно взглянул на Поплавского, на Авилова, вновь на Листка и вдруг, нащупывая правый карман шаровар, шагнул назад.

— Руки! — взревел ротмистр, выхватывая револьвер. — Руки поднял, сволочь!

Санитар остановился, медленно опустил глаза на ствол и, неожиданно развернувшись, скакнул к выходу.

И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Палец Листка уже жал курок, когда дверь внезапно распахнулась и перед беглецом выросла фигура штабс-ротмистра Драча, который тут же, с размаха, влепил санитару кулаком в грудь:

— Куда прешь, болван!

Следом за штабс-ротмистром в кабинет, держа на вытянутой руке револьвер, вбежал с горящими глазами Яшка, но он так же вылетел в коридор, ибо, развернувшись, Драч вмазал в зубы и ему.

— А ты еще кто такой, стрелок хренов! Алексей Николаевич, что это у вас за цирк? — возмущенно прогрохотал жандарм.

Но Алексею Николаевичу было не до штабс-ротмистра: от удара санитар отлетел по инерции к нему и уткнулся спиной в ствол револьвера.

— Руки, шкура! Поднял! — прошипел Листок.

Санитар на мгновение замер и вдруг, вместо того чтобы поднять руки, с силой сомкнул пальцы, разомкнул их, молнией поднес правую кисть ко рту и неожиданно — точно намереваясь откусить — вонзился зубами в безымянный палец. Еще мгновение — и могучее тело санитара с грохотом рухнуло под ноги штабс-ротмистра Драча.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Все обалдело смотрели на вдруг ставшее недвижным тело санитара.

— Черт знает что такое… Он же умер! — изумленно выдохнул Драч.

— Доктор, гляньте, живой? — растерянно произнес Листок. — Неужели — яд?

16. 27 ноября 1914 г. Кольцо

Из дневника Николая II:

"27-го ноября. Четверг.

Праздник Нижегородского полка провел в Тифлисе, а полк проводит его в Польше! В 10 час. начался большой прием военных, гражданских чинов, дворянства, городской думы, купечества и депутации крестьян Тифлисской губ. Погулял в красивом саду ¼ часа. Принял двух раненых офиц. — Нижегородцев и подп. кн. Туманова 4-го стр. И. Ф. полка. После завтрака посетил больницу Арамянца — 180 раненых и лазарет в зданиях не открытой губ. тюрьмы — свыше 600 раненых. Вернулся после 6 час., и пил чай, и сидел с Воронцовыми. После обеда воспитанники гимназий прошли с фонарями и пропели гимн перед окнами дворца. Вечером читал бумаги".

Расследование происшедшего в кабинете самоубийства затянулось до четырех часов утра. Работали одновременно по санитару Дидлову и капитану Волчанову. Оба трупа были тщательно осмотрены докторами; и если причина смерти капитана была очевидна — от двух пуль калибра 7,65, то причина смерти санитара, а вернее способ, с каким тот покончил собой, поразил всех! Было установлено, что смерть наступила от яда из класса цианидов, хранившегося в полом серебреном кольце, нанизанном на безымянный палец правой руки самоубийцы. Доступ же к яду прикрывала крохотная пластина, отодвигающаяся в сторону одним нажатием ногтя.

Такое орудие смерти простой самоубийца носить не мог — все говорило, что санитар был специально снаряжен, а это косвенно указывало на его причастность