На этот раз странная благосклонность Филиппа вызвала недовольство в клане Аттала. Однако царю упреки с этой стороны стали порядком надоедать. Чтобы на какое-то время освободиться от притязаний Аттала, он отправил его вместе с Парменионом командовать войсками, стоявшими у берегов Геллеспонта, а сам поехал в Грецию собирать войско коалиции для похода в Азию.

Перед отъездом Аттал решил выполнить обещание, данное молодому телохранителю царя, спасшему Филиппа ценой собственной жизни во время засады в горах несколько недель тому назад. У Аттала были и свои причины отомстить Павсанию. Не принимая всерьез бывшего царского фаворита, он хотел заставить его заплатить большую цену за оскорбления, интриги, оговоры и хвастовство, решив наказать, унизить недруга и указать ему его место. Делая вид, что стремится заручиться его дружбой, Аттал пригласил Павсания к себе на ужин. Тот поспешил принять приглашение, почитая себя важной персоной, с которой хотят поладить его соперники. Аттал напоил ненавистного гостя и, когда увидел, что тот достаточно пьян, вызвал слуг и конюхов, которые набросились на молодого человека, раздели его, несмотря на крики и сопротивление, привязали к ложу лицом вниз, а затем по приказу своего господина по очереди совершили с ним самый бесстыдный акт на глазах у других гостей. Это считалось довольно обычным способом обесчестить мужчину. После этого Павсания отвязали и вытолкали на улицу с одеждой в руках.

Весь в слезах, истерзанный, Павсаний побежал к царю жаловаться и требовать наказания Аттала за гнусное оскорбление, нанесенное ему. Он валялся в ногах Филиппа, рыдал, стонал, словно безумный.

Мог ли Филипп стерпеть, чтобы тело, которое он когда-то любил, бросили на растерзание грязным конюхам? Не в него ли метили этим оскорблением?

Но Филиппу, когда он слушал Павсания, больше хотелось смеяться, нежели гневаться. Одарив его небольшой суммой денег и обещав повышение в отряде охраны, царь счел, что достаточно утешил молодого человека.

С этой минуты Павсаний перенес всю свою ненависть на Филиппа.

Царевич, никогда не убивай сам, если за тебя это может сделать кто-то другой.

Александру исполнилось двадцать лет. Месяц спустя новая жена Филиппа родила сына. В честь дальнего предка македонских царей, прославившегося героическими подвигами, его назвали Караном. Выбрав ребенку такое имя, Филипп хотел показать, какое значение придает он рождению сына. Царь не скрывал радости. Приближенные, хорошо знавшие его нрав, имели все основания предполагать, что он собирается предоставить этому младенцу преимущественное право в наследовании престола.

Год ожидания, к которому я принудил Александра, подходил к концу. Я опасался, что нетерпение и известие о рождении соперника могут толкнуть его на безрассудный поступок.

– Тебя отделяет от трона всего один шаг, – сказал я ему. – Развязка приближается. Пусть боги делают свое дело.

Через несколько дней должна была состояться женитьба царя Эпира на сестре Александра.

Тем временем скандальное происшествие с Павсанием получило огласку, и теперь он сам рассказывал о нем каждому встречному в городе. Пересказывая свою несчастную историю, он призывал людей быть свидетелями неблагодарного отношения к нему со стороны Филиппа. Разве такое предательство не требовало отмщения? Долго ли будет еще Македония терпеть такого трусливого и развращенного царя, которым повелевает женщина?

Со стороны Олимпиады он встретил сочувствие. Отвергнутая царица выразила ему сострадание, тем самым еще больше распалив его злобу. Она дала ему понять, что щедро одарила бы того, кто смог бы избавить ее от неверного супруга. Об убийстве в таких случаях не говорят прямо, но намеки были довольно недвусмысленны. Честолюбивый Павсаний упивался мечтой о восстановлении справедливости, теперь он радел не только за себя, но и за всю страну, присовокупляя к своему бесчестью все недовольство и злобу, накопившиеся в государстве. Он пришел к Александру, желая понять, сколь решительно настроен царевич, и умолял дать ему совет, кому и как следует отомстить за свою поруганную честь. Александр ограничился тем, что ответил стихом Еврипида из трагедии «Медея»:

– Всем отомстить – отцу, невесте, жениху…

Всем было ясно, что подразумевались Филипп, Клеопатра и Аттал, объединившиеся против Александра, подобно тому как Креон выдал свою дочь за Ясона, заставив его отвергнуть Медею.[23]

Стремясь еще больше возвысить себя как в собственных глазах, так и в глазах окружающих, Павсаний после обращения к царевичу решил просить совета у мудрецов. Он обратился к философу Гермократу, у которого в Пелле была своя школа и который очень враждебно относился к Филиппу. Павсаний спросил его, как лучше прославить свое имя и сохранить его в памяти потомков. Смерив взглядом стоявшего перед ним молодого человека, Гермократ понял, чего тот стоит, и, как бы отвечая своей тайной мысли, сказал следующее:

– Самое благое дело, которое может совершить человек, о котором ты мне говоришь, – это убить того, кто совершил великие подвиги. Тогда его имя будут произносить всякий раз, когда будут говорить о его жертве.

После этого уже нетрудно было убедить Павсания в том, что его замысел отвечает воле богов.

Филиппу стало кое-что известно о странном поведении молодого офицера[24] из его охраны, потому что слухи о готовящемся покушении на царя дошли уже до Афин. Ничто не мешало ему приказать схватить Павсания и бросить в тюрьму, но Филипп слишком презирал человека, который ему угрожал. Он проявлял удивительную беспечность, присущую окруженным ореолом побед царям, которые на закате жизни становятся безразличны ко всякого рода угрозам, ибо не верят в возможность их осуществления. Они пренебрегают предупреждениями, не сомневаются в своей удаче, не боятся за свою жизнь, которую так часто подвергали опасностям. В конце жизни какая-то неосознанная и темная сила заставляет их в последний раз испытать свою судьбу и по доброй воле идти навстречу собственной гибели.