И именно здесь мы видим, как Евангелия и благовесте христиан радикальным образом поменяли представление о добродетели. Иисус взвалил на себя тяжесть не столько абстрактного «греха» вообще (это увело бы нас от реальных событий, закончившихся его смертью), сколько подлинный вес — их силу и их последствия — человеческого греха и бунта, того сплава гордости, греха, безумия и стыда, которые в тот исторический момент воплощал в себе надменный Рим, своекорыстия иудейских вождей, кровавых мечтаний еврейских революционеров — и кроме всего этого, бремя падений его собственных учеников. Я уже цитировал не раз и охотно приведу снова замечательные слова моего учителя профессора Джорджа Кэрда: «Таким образом, здесь в самом буквальном историческом смысле, а не просто в отвлеченном богословском, один понес на себе грехи многих». Иные теории «искупления» стремятся держаться подальше от конкретных событий, а потому заслоняют (если не заменяют) евангельское повествование богословской схемой иного происхождения в надежде дать «объяснение» тому, каким образом грешник может покинуть этот мир и отправиться на небо. Подобные теории с точки зрения богословской методологии ничуть не лучше тех, что ставят в центре всего Царство Божье, игнорируя крест. Царство неотделимо от креста. Это одна цельная история. И только в рамках именно этой истории — а не какой–то ее однобокой версии — призыв Иисуса к добродетели нового творения обретает свой подлинный смысл.

Иисус призывал следовать за ним и формировать в нынешней жизни те привычки, которые указывают на грядущее Царство и уже, в какой–то мере, жить его жизнью — но все это имеет смысл только тогда, когда мы помним о такой формулировке этого призыва (ее сделал знаменитой Дитрих Бонхеффер): «Приди и умри». Иисус не говорил, как это делают некоторые современные проповедники: «Бог любит тебя и замыслил совершить нечто прекрасное в твоей жизни». Он не говорил: «Я принимаю тебя таким, какой ты есть, и потому отныне ты можешь делать то, что для тебя естественно». Он сказал: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк 8:34). Он говорил, что нужно потерять свою жизнь, чтобы ее обрести, а если ты держишься за жизнь, ты ее потеряешь. И эти слова прямо связаны с его жизнью, с его унижением и смертью, за которыми последовало воскресение и прославление. Он приглашал своих учеников войти в новый мир, точно соответствующий Заповедям блаженства, в мир, перевернутый вверх

тормашками, вывернутый наизнанку, где нет места никаким обычным представлениям людей о процветании и добродетели, потому что там царствует совершенно иной порядок. Конечно, Иисус сказал бы, что это нынешний мир перевернут вверх тормашками и вывернутый наизнанку. Он пришел этот мир исправить, поставить в правильное положение. Благая весть, которую он проповедовал, ради которой жил и умер, бросала вызов привычной картине мира.

А это значит, что общепринятые представления — даже представления о добродетели — следует радикальным образом пересмотреть. Уже нельзя думать, что хорошая жизнь возникает тогда, когда человек стремится к полноте «счастья», что позволяет ему построить программу самосовершенствования, воплощающую эту цель в реальности. Вместо этого человеку нужно следовать за Иисусом, который в итоге также стремится к блаженству с преизбытком, но идет к этой конечной цели единственным возможным в нынешнем мире путем — путем ужасной и позорной смерти. И можно понять, почему этот путь так резко отличается от общепринятых. Иисус видел, что мир куда глубже испорчен, чем это кажется любому философу древности.

Как Иисус думал и учил, все человечество в целом, включая Божий народ, Израиль, страдает таким глубоким недугом, который невозможно исцелить с помощью любых усилий самосовершенствования. И если Царство Божье должно вступить в силу и дать людям новую жизнь, новое призвание и возможность изучать язык грядущего, надо что–то сделать с этим недугом. Весь старый мир, включая человеческое сердце, привычки ума, воображения и поведения человека, настолько глубоко испорчен, что его нужно не реформировать, но убить. Кроме того, поскольку об испорченности и разложении мира в первую очередь свидетельствует гордыня человека, никакая «добродетель» самосовершенствования здесь не способна осуществиться. Величайшие языческие моралисты могли только лишь взирать на подлинное человеческое существование, к которому можно постепенно приближаться, формируя новые привычки ума и сердца. Эта цель лишь мерцала в воздухе, подобно миражу, по другую сторону глубокой реки с быстрым течением, которую языческие мудрецы не могли одолеть вплавь и через которую они были не в силах перекинуть мост. Иисус погрузился в воду этой реки и действительно там утонул, а затем оказался на другом берегу. И он призывал своих учеников последовать его примеру. Путь Царства есть путь креста, и наоборот, — если, конечно, помнить, что это не Царство на «небесах», но такое положение вещей, когда Божье Царство наступает и на земле, как на небе, когда и здесь, и там исполняется Божья воля.

А из всего этого следует, что призвание человека, о котором мы говорили в предыдущей главе, идея «царственного священства» народа Божьего, укоренена непосредственно в том, что совершил Иисус. Человек снова получил возможность стать священником и царем только потому, что совершенный Человек, Сын Человеческий в абсолютно особом смысле, сам стал царем и священником. Иисус пришел ввести в действие и воплотить в себе верховное и спасительное правление Бога над Божьим творением; он пришел также воплотить в себе верное послушание всего творения, всего человечества, а в частности — Израиля. Оба эти призвания — державное движение от Бога к Его творению и благодарное движение от послушного творения к Его Создателю — отражены в Евангелиях, и не только в словах, но и в поступках, причем в тех поступках, которые привели Иисуса на крест. Именно на кресте истинный Бог сокрушил ложных богов и установил свое Царство на земле, как на небе. Этот удивительный парадокс имеет для нас огромное значение. На кресте было во всей полноте и совершенстве явлено то верное и благодарное послушание, которого Бог ожидал от своего творения, от человека, носителя Его образа, и от избранного народа как надлежащий ответ на Божью любовь. Разумеется, смысл креста гораздо больше, но не меньше сказанного здесь.

Итак, Иисус был и царем, и священником. Это богословское положение окрашивает собой, порождая горькую иронию, всю историю его мессианского входа в Иерусалим, очищения Храма, ареста и «суда» у первосвященника, а затем — у представителя власти кесаря. После воскресения, когда он действительно стал царем и священником, Иисус призвал своих учеников, в удивительном акте благодати и силою его Духа, разделить с ним это двойное служение, осуществляя его и в своей жизни, и в жизни всего мира. И христианская добродетель строится исключительно на этом призвании, которое укоренено в том, что однажды в истории совершил Иисус, и взирает на грядущий новый мир, где мы станем «царями и священниками», «царственным священством». Цель человеческой жизни, telos Нового Завета как подлинная реальность, на которую лишь указывает представление Аристотеля об eudaimonia, уже представлена в Иисусе. Он есть «конец» всего, он есть цель, как о том говорится в гимне Бернарда из Клерво: