— Раз в курсе, тогда будь повнимательней, — оскалился Глеб, и не думая отпускать его футболку. — Живи и бойся, Дударев, — процедил, смакуя явное превосходство. Угроза настолько ярко звучала в его голосе, что Вал, охренев, уставился на Осинского, задавшись вопросом: а не послышалось ли ему?

— Что ты сказал? — переспросил вкрадчиво, схватив обратно Глеба за грудки.

Но Глеба уже было не остановить. Не только из-за матери презирал его, нет. Тут было что-то ещё. То, что не давало покоя, путало мысли, разъедало изнутри жгучей ревностью.

— Я заметил, как ты смотришь на Юльку, — ошарашил словесно Вала, нанеся прямой удар. — Даже не смей, понял? Я всё…

Договорить не успел. Вал вмазал ему от всей души, будучи не в силах больше сдерживаться. Задел всё-таки за живое. И чтобы сказать, что не прав…

Прав! Ох, как прав… Взялся пальцами за оголенный нерв и вытащил наружу, демонстрируя всему миру уязвимое место.

Сцепились. Равные по силе и упорству, набросились друг на друга, заведенные общей ненавистью.

Саша испуганно замер, наблюдая за вступившимися в схватку мужчинами, а потом спрыгнул с подножки и на всей скорости помчался во двор.

— Мама!! — ворвался вихрем на кухню, едва не сбив с ног бабушку. — Там… — прокричал, захлёбываясь слезами, — там папа с дядей Валиком дерутся.

— Саш, ты что? — бросилась к нему Юля, испугавшись состояния сына.

— Ма-ма-а-а… они там… — махнул рукой в окно, — на ули-це…

— Да что ж это творится? — всплеснула руками Софья Ивановна, забирая к себе внука.

Юля уронила на пол намыленную тарелку, почувствовав, как бросило в холодный пот. Первой опомнилась и первой бросилась к воротам, оставив позади умоляющую не вмешиваться мать. Знала ведь, что этим всё закончится. Не стоило Дудареву соглашаться на ночевку.

Выскочив за ворота, несколько секунд всматривалась в сгустившиеся сумерки, а увидев две сцепившиеся между собой мужские фигуры, не раздумывая, бросилась разнимать.

— Глеб, Вал, немедленно прекратите! — с разбегу вклинилась между пашущими злостью телами, дрожа от волнения. Взрослые мужики, а ведут себя, как школьники. Ладно Вал, у того на лбу написано: драчун и забияка, но Глеб… Впервые видела его таким.

Не успела и пискнуть, как муж грубо отпихнул её в сторону, велев не лезть под горячую руку.

То же самое проделал и Вал, отпихнув налетевшую следом Маринку. У него из носа текла кровь, футболка была разорвана в нескольких местах. Глеб тоже не пас задних: мало того, что рассеченная бровь заливала глаз кровью, так ещё и вдоль щеки тянулась багровая полоса. Хорошенько же они потрепали друг друга, ничего не скажешь.

— Юля, не лезь к ним, — взмолилась сестра, застыв у калитки. — Рома, ты что стоишь? Сделай хоть что-то!

— А что я? Пускай выпустят пар.

— Пап, ты чё? — завизжала Маринка? — Вал! — потянула Дударева за руку, но он не поддался.

— Глеб… — попыталась достучаться до мужа Юля, приближаясь осторожно со спины. — Там Сашка плачет… успокойся… — положила на окаменевшие плечи руки, внутренне обмирая. Бегло взглянула на Вала, отмечая направленный на неё серебристый взгляд и одними губами прошептала: «Пожалуйста!» Пускай хотя бы он прислушается к ней, не накаляет ещё больше обстановку, хотя куда уж больше. И как не крути, как не отрицай, а в груди что-то оборвалось от его взгляда. Заныло, растревожилось, переживая за стоявшего напротив мужчину ничуть не меньше, чем за мужа.

Вал сфокусировался на ней всего лишь на долю секунды, всего лишь на краткий миг, но его хватило, чтобы Глеб успел проследить за его взглядом…

Всё произошло настолько быстро, что Юля даже не успела ничего сообразить. Это потом она обвинит себя в бездумности и отсутствии мозгов, но в тот момент Глеб будто сорвался с цепи. Рванул к Валу, замахнувшись для удара, и она невольно подалась следом, продолжая удерживать крепкие плечи.

А дальше… дальше была обжигающая боль, пронзившая нижнюю часть лица, хлынувшие откуда не возьмись слёзы и железистый, такой противный привкус крови от разбитой об острый локоть губы.

— И как ты с таким лицом пойдёшь на работу? — начала свою отповедь мать, как только они оказались вдвоем. — Людям что скажешь?

Юля знала, что это лишь прелюдия, некое вступление перед куда более серьёзным разговором. Нет, чтобы уйти спать, оставив её в покое, сердобольное материнское сердце решило добить её выдержку основательно. Но раз оно такое всесильное и всемогущее, может, додумается, наконец-то, подарить ей несколько минут спокойствия? Скоро Глеб придет, ей бы успеть настроится, унять сотрясающий всё тело озноб, так нет же, ей приходится не себя успокаивать, а мать, словно это ей засадили локтем по нижней губе.

Устало вздохнула, отправив на тарелку растаявший кусочек льда, и принялась раздеваться, тем самым намекая, что собирается на заслуженный отдых.

— Это всего лишь губа, мам. Не перелом и уж тем более не синяк. На работу мне в понедельник, так что всё заживет до того времени.

— Ты себя в зеркало видела? — не согласилась с её настроем Софья Ивановна.

— Видела. Ничего страшного. Небольшая припухлость, вполне сойдет за удар при падении.

— Небольшая?!! Ты шутишь? — возмутилась родительница. — Это ещё чудо, что зубы целы.

Юля молча переоделась в прихваченную из дому ночную рубашку, пряча за торопливыми движениями дрожание рук. Так и быть, она всё понимает, мама растревожилась, испугалась. Она тоже мать и полностью разделяла её чувства, но блин, сколько можно? Ну что изменится от её мозгоклюйства? Или она сама не понимает, что при виде её разбитой губы первое, что придет людям на ум, будет отнюдь не падение или случайный удар об дверь? Всё она понимала, только толку-то? Сейчас важно замять сей инцидент и как можно быстрее забыть о нем.

Всего лишь три дня… три дня они знакомы с Дударевым, а она уже чувствует себя на грани истерики. Ещё держится, слава Богу, но уже на пределе. Необъяснимое состояние, когда хочется всё бросить и убежать на край света и в то же время… будто сомнамбула, плюнуть на всех и пойти на его поиски. Где он сейчас? Всё ещё тут или уже уехал? Забрал с собой Марину или рванул сам? Она ведь ничего не знала, и спросить было не у кого.

Вот уж эта неизвестность… Это состояние внутреннего диссонанса… когда разрываешься между собой прежней и собой настоящей. Это и ты и не ты одновременно. Господи… оно убивало в прямом смысле слова. Жить не хотелось, не то, что слушать посыпавшиеся в одиннадцать часов ночи нравоучения.

Страшно признать, но Вал ей понравился с первого взгляда. Не просто внешностью, нет. Зацепил на подсознательном уровне. Всколыхнул то, что давно похоронено под толстым слоем семейной, отлаженной жизни.

Эта драка… Она вот взяла и на ровном месте показала всю её подноготную. Швырнула ей в лицо её же чувства и хладнокровно подтолкнула к разверзнувшейся под ногами пропасти.