в опыте обычного семейного счастья ему было отказано. «В юности, — вспоминал он, — я ненавидел жизнь и постоянно оказывался на грани самоубийства, от которого меня удерживало, однако, желание понять больше математики»233. Возможно, собственное странное и несчастливое детство сделало вклад в то, что ему не удалось, невзирая на все усилия, обеспечить счастливую жизнь в семье собственным детям. В 1930 г., когда его сыну Джону было девять, а дочери Кейт — семь, он восторженно записал: «Лично для себя я нашел, что счастье быть родителем — больше, чем все остальное, пережитое мною»234. Это было преждевременное заявление. Вскоре отношения с детьми стали величайшим источником несчастья в его жизни.

«Дороги к свободе»

Из всего обширного собрания печатных трудов Рассела, пожалуй, ни один не дает лучшего понимания его характера, чем «Дороги к свободе» — книга, которую он написал, перед тем как отправиться в тюрьму за сознательный отказ от военной службы235. Книга, имеющая подзаголовок «Социализм, анархизм и синдикализм», представляет собой долгую проповедь эгалитаризма, социализма и «терапевтического» подхода к преступлению и наказанию.

«Что, — спрашивает Рассел, — лежит в основе порочности нашего общества и подлежит устранению?» И отвечает: «Нищета — это симптом; болезнью является рабство»236. Отметим здесь присутствие медицинской метафоры. Перед тем как рассмотреть взгляды Рассела в отношении психиатрии, следует изучить некоторые другие его взгляды на общественное благо:

• «Образование должно быть принудительным до возраста 16 лет, а то и большего… когда образование завершено, ни в коем случае нельзя принуждать к работе. Того, кто работать не хочет, следует обеспечить минимальными средствами к существованию и оставить абсолютно свободным»237. (Спустя тридцать три года Рассел напишет: «Столь велико это бедствие, что мир был бы куда лучшим местом, по-моему, если бы государственное образование не учреждали вообще»238.)

• «Расходы на детей не будут, как сейчас, ложиться на родителей. Наравне со взрослыми они получат прожиточный минимум, а их образование будет бесплатным»239.

• «Брачные отношения должны быть свободной, непринужденной встречей двух инстинктов, не чуждой некоторого благоговения и взаимного уважения»240.

• «Нынешнее уголовное право в основном состоит в охране прав собственности, т.е. несправедливых привилегий богачей»241.

• «Не будет буржуазной вотчины, как сейчас, а только выборное представительство рабочих, как в политике… Оплачивать будут не труд, а готовность к труду»242.

Предвосхищая воззрения Франца Александера и Карла Меннингера в отношении преступности и психиатрии, Рассел провозглашал:

Чем больше мы изучаем вопрос [преступности], тем сильнее склоняемся к выводу, что само общество несет ответственность за антиобщественные поступки, совершаемые в его среде; и что ни наказания, ни тюрьмы, ни вешатели не могут уменьшить число таких деяний; ни что меньшее, чем переустройство самого общества… когда человек страдает от заразной болезни, он опасен для окружения, и свободу его передвижения необходимо ограничить… в том же духе нужно поступить в обращении с тем, что мы называем «преступлением»243.

В первых проблесках восходящего терапевтического государства Рассел наивно принимает психиатрический взгляд на преступление и наказание:

Прежде всего следует уяснить необходимость устранения понятий вины или греха… Очень важно предотвратить преступление, а не причинить преступнику страдания. Если он страдает от профилактического процесса, это должно вызывать сожаление, как причинение боли при хирургической операции. Кого на преступление толкает тяга к насилию, тот подлежит заботе психологов и психиатров, способных вызвать более приемлемые побуждения. …можно также допустить, что побуждения к преступному насилию в значительной мере будут устранены лучшим образованием. Но… мы не можем предполагать, что в анархистском обществе не будет сумасшедших, и среди этих сумасшедших некоторые, без сомнения, будут склонны к убийству. Никто не будет утверждать, что таковых следует оставить на свободе… Тех, кто все равно будет нарушать закон, не будут упрекать или признавать плохими — скорее несчастными, подлежащими содержанию в психбольнице до той поры, пока человек не перестанет казаться опасным. Посредством индивидуального целительного воздействия удастся первый проступок нарушителя оставить последним, за исключением душевнобольных и слабоумных, которым полагается более продолжительный, но не менее ласковый плен244.

Взгляды Рассела на преступление, наказание и терапию предвещают взгляды современных политологов и психиатров, как либеральных, так и консервативных. Я разбирал эти взгляды и вмешательства в других работах245.

Власть и психиатрия

Рассел был исключительно просвещенным человеком. Он изучал работы Джеймса Б. Уотсона и Зигмунда Фрейда, восхищался ими как учеными-психологами и полагал проницательным психологом также и себя. Он оставил много утверждений по вопросам, которые мы относим к сфере антропологии, психологии и психиатрии. Например:

• «Китайцы утонченны и вежливы, стремятся только к справедливости и свободе»246.

• «В общем, представляется справедливым считать негров в среднем низшими по отношению к белым… женщины, как правило, глупее мужчин… можно сказать, умен человек или же он глуп, судя по форме его головы»247.

Подобно современникам, Рассел проявлял особенный интерес к евгенике. Он писал: «Стерилизация неполноценных стоит на повестке дня повседневной практической политики в Англии. Возражения против этой меры… я полагаю, не оправданы. Слабоумные женщины, как знает каждый, склонны иметь чрезвычайно много незаконнорожденных детей, как правило, абсолютно бесполезных для общества. Эти женщины сами были бы счастливы, будучи стерилизованы»248. Под «неполноценными» Рассел понимал лиц, страдающих умственной неполноценностью и психическим заболеванием, или «безумием». Отметим, что Рассел приписывал счастье женщинам, стерилизованным против их воли.

Кто будет определять, полноценен человек или нет? Рассел полагал, что это — задача психиатра. Сетуя на веру Рассела «в психиатрические установления и диагнозы», его биограф Рэй Монк отмечает, что Рассел «не считал, что душевнобольные имеют для общества какую-либо ценность или что они заслуживают каких-либо прав или внимания. Насколько это его заботило, стать безумным означало фактически потерять человеческий статус»249. Mutatis mutandis, быть объявленным безумным означало и означает утратить статус личности. Именно таким было обращение Рассела с его сыном Джоном, к которому он относился как к безумному нечеловеку.

Рассел хорошо понимал, что работа психиатра радикально отличается от работы обычного врача. Психиатр не имеет маркеров предполагаемых заболеваний, которые он диагностирует и лечит. Недобровольный психиатрический пациент — а других в то время, когда Рассел формировал свои взгляды, не было — считает своего психиатра врагом, а не союзником.

В трудах Рассела рассыпаны указания на то, что ему была понятна истинная природа явлений, которые психиатры и люди вообще