как если бы они были детьми. Экзистенциальная незрелость — как бы мы ее ни описывали и ни определяли — не является заболеванием мозга. Инфантильному взрослому требуется повзрослеть, а не получить препараты от врача и лишение свободы от судьи. Давайте не забывать о том, что в прошлом доводы, будто чернокожие и женщины подобны детям, использовали, чтобы лишать их прав и ответственности. Сегодня те же самые доводы используются, чтобы лишать прав и ответственности психиатрических пациентов.

Утилитаризм и проблема счастья

Прежде чем завершить эту главу, следует немного поговорить об утилитаризме. В начале своего эссе по этому предмету Милль предложил такое определение: «Кредо, в котором в качестве основы морали признается полезность, или принцип наибольшего счастья, полагает, что действия правильны в той степени, в которой они обеспечивают счастье, и неправильны в той, в которой они создают противоположное счастью. Под счастьем понимается намеренное удовольствие и отсутствие страдания; под несчастьем — страдание и лишение удовольствия»225.

Утилитаризм представляет собой модернизированную и стерилизованную версию христианства. Или, как это излагает Милль, «если это правда, что Бог желает, превыше всего остального, счастья своим созданиям, и что такова была его цель при их сотворении — то полезность представляет собой не только безбожную доктрину, но и доктрину куда более глубоко религиозную, чем любая другая»226. И снова: «В золотом правиле Иисуса из Назарета мы читаем полноту духа этики полезности. Поступать так, как вы желали бы, чтобы поступали с вами, любить своего ближнего как самого себя — составляет совершенный идеал утилитарной морали»227 (от Матфея 7: 12 и от Луки 6: 31: «Во всем, как вы хотите, чтобы поступали с вами, поступайте и вы с ними, ибо в этом — закон и пророки»).

В недавнем исследовании миллевской «религии» Линда Рэдер делает убедительный вывод о том, что

хотя Милль в какой-то мере следовал принципам классического либерализма, он запутал вопрос классической либеральной философии своим убеждением в том, что цель правительства — всеохватывающее «улучшение человечества», а не законная защита личной свободы, а также уверенное принятие «общественного» морального идеала… результатом этой попытки стал достойный любопытства и лишенный устойчивости гибрид современного либерализма, пытающийся обеспечить социалистический нравственный идеал коллективного служения человечеству посредством активной экспансии правительства, однако же во имя той самой личной свободы, которую надеялся спасти классический либерализм… Отказ Милля признавать взаимосвязь между свободой человека и несовершенством бытия, однако, вполне согласуется с его постоянными требованиями «социальной справедливости» — этого троянского коня англо-американского коллективизма… Пожалуй, в самом значительном своем воплощении Милль — первый современный либерал228.

Милль, можно сказать, стал первым современным фармакратом. Сэмюэль Джонсон был прав: дорога в ад и в самом деле вымощена благими намерениями. Пожалуй, единственным величайшим препятствием к честному и свободному обществу является одержимость тем, чтобы сделать других людей счастливыми, неважно, хотят они этого или нет.

Просчет утилитаризма, как и просчет психиатрии, коренится в соответственной терминологии и неотъемлем от таковой. Рассмотрение счастья как «предмета», который может наличествовать в собрании, — нонсенс. Термин «счастье» означает абсолютно субъективное состояние ума, которое может описывать только отдельных людей. Коллективы счастливы быть не могут. Справедливости ради, группы людей могут быть свободны от мучений и страданий — например, от страданий, связанных с высокой детской смертностью или эпидемиями туберкулеза. Однако улучшения в состоянии здоровья в группах не сделали людей счастливыми. Они сделали их жадными к жизни без заболеваний или боли и даже без смерти.

В конечном итоге утилитарная этика Милля предлагает соблазнительное оправдание тому, чтобы начинать психиатрическое насилие. Подчинение слабого сильному в современном мире регулярно оправдывают риторикой защиты и «лечения». Милль заслуженно известен своей борьбой против узаконенного неравенства женщин и мужчин и, соответственно, подчинения первых последним229. Тем более удивляет одобрение им других, неуточненных видов узаконенного неравенства: «Представляется, что все люди имеют право на равенство в обращении с собой, за исключением того, когда определенная признанная общественная целесообразность требует противоположного»230.

Заключение

Джон Стюарт Милль имел либертарианскую голову и утилитарное сердце. Он не сумел преодолеть систему верований, унаследованную от своего отца, Джеймса Милля, и интеллектуального патрона их обоих, Иеремии Бентама.

С этими оговорками Милль заслуживает нашего восхищения и уважения, не в последнюю очередь моральным величием своего характера. Это величие в сочетании с интеллектом позволило ему надеяться на людской прогресс — не продолжительное прирастание «человеческого счастья», а прерывистое, но упорное уменьшение политического притеснения. Ближе к концу «Утилитаризма» Милль отмечал:

Вся история общественных улучшений была серией перемен, при которых один обычай или установление за другим, бывшие некогда основной необходимостью социального существования, становились осуждаемой повсеместно несправедливостью и тиранией. Так было с различиями между рабами и свободными, благородными и крепостными, патрициями и плебеями; и так будет, и уже происходит в какой-то мере с превосходством по цвету кожи, расе и полу231.

Так же произойдет, я верю, с различием между душевнобольными и душевно здоровыми. Психиатрическое рабство также станет «осуждаемой повсеместно несправедливостью и тиранией». Эта перемена также не сделает людей счастливыми. Однако это сделает их более свободными и более ответственными.

Глава 6. Бертран Рассел

Бертран Артур Рассел (1872‒1970), третий граф Рассел, наследник одного из старейших и благороднейших родов в Англии, математик, философ, политический деятель и лауреат Нобелевской премии по литературе, был исключительно популярным интеллектуалом ХХ века.

Рассел не был либертарианцем. Однако, как отмечает «Энциклопедия Британника», «его красноречивая поддержка личной свободы… позволила ему занять в интеллектуальной жизни своего времени позицию, сравнимую с положением Вольтера в XVIII в. и Джона Стюарта Милля в XIX в.»232

Поскольку Рассел заявлял о своем интересе в свободе и настаивал на «прогрессивных» взглядах в отношении преступлений, образования, брака и гетеросексуальных (но не гомосексуальных) отношений, его часто ошибочно считают либертарианцем. В действительности он был противоположностью этому — утопико-терапевтическим социалистом, напоминающим скорее Руссо и Робеспьера, чем Вольтера и Милля.

Детство Рассела началось трагически и было несчастливым. Его мать, леди Элдерли (1842‒1874), дочь лорда Стэнли, умерла, когда ему было два года, отец Джон Рассел (лорд Эмберли, 1842‒1876) скончался, когда ему было четыре. Рано осиротевшего Рассела воспитывали родители отца — Анна Мария Элиот Рассел (графиня Рассел, 1814‒1898) и лорд Джон Рассел (граф Рассел, 1792‒1878). Благодаря врожденным способностям, благородному воспитанию, превосходному образованию и тяге к знаниям Бертран Рассел стал одним из наиболее блистательных людей своего времени.

Однако