необходимы для уплаты налогов. Без этого бумажные деньги не могли бы иметь такой силы. Что же касается курса, то он вовсю плавает, и центральным банкам иногда приходится затрачивать массу сил и средств, чтобы воздействовать на него через рыночные механизмы. Но так было не всегда. Когда-то курс бумажных денег действительно был принудительным. Но только определяло — вернее, поддерживало его на определенном уровне — не государство, а золото. Или такое, по крайней мере, у людей создавалось впечатление.

Страсти по золоту и прокурор инфляции

О золотом стандарте в наше время широкая публика имеет смутное представление. Знаменитая когда-то всемирная валютная система, более прочная и интегрированная, чем все, что существует сейчас, кажется уже чем-то архаичным и нелепым. Поэтому общественность удивляется, если узнаёт, что не так уж мало серьезных экономистов тоскуют по золотому стандарту и даже призывают человечество вернуться к нему. То есть все равно чудаки эти — в полном и явном меньшинстве. Правительства и пресса не очень к ним хотят прислушиваться, в экономике много значит мода, перепады в общественных настроениях, а моды на золотой стандарт сейчас явно нет. Среди политиков разве что кандидат в президенты США Рон Пол поддерживал этот призыв, но мало кто принимал слишком всерьез его президентские амбиции, а за пределами США о нем и вовсе почти не слышали. Поэтому и говорить Пол мог все что угодно — эксцентрика… Легендарный Алан Гринспен, в прошлом многолетний глава Федеральной резервной системы (Центробанка) США, человек куда более известный, о своих взглядах на сей предмет что-то помалкивает. Но есть основания подозревать, что и он питал симпатии к «золотой системе». Как-то проговорился, что хорошие главы центробанков стараются строить свою монетарную политику так, как будто бы золотой стандарт все еще действует. А в молодые годы даже высказывался вовсе без обиняков, что, дескать, хорошо бы вернуть доллару «золотую основу». Потому что без нее «нечем защитить накопления от конфискации». И пояснил, что под конфискацией он имеет в виду инфляцию. По-моему, остроумно сказано.

Давайте вспомним, что есть такое инфляция. Допустим, община производит товаров и услуг на сто тысяч долларов. И денег в общине ровно столько же. Каждая семья имеет по тысяче долларов, будем считать, что это — заработок семьи за две недели. И вот вдруг местный банк печатает еще сто тысяч и вбрасывает их в общину. (Или, например, кредиты на такую сумму жителям выдает.) На прежнее количество товаров и услуг будет теперь приходиться в два раза больше долларов. Значит, два доллара могут теперь купить то, что раньше мог купить один. Цены выросли в два раза. Но если семьи теперь и получают в два раза больше, то на самом деле для них вроде бы ничего не изменилось — они по-прежнему зарабатывают за две недели столько же товаров и услуг. Как если бы заменили систему Цельсия на систему Фаренгейта, один градусник на другой, с более мелкой градацией, только и всего. Например, как могли они двадцать «Биг Маков» купить в день, так и сейчас могут. Только ценник поменялся — было написано «$3.57», а теперь — «$7.14»; вроде бы ни для кого никакой разницы. А вот и нет, для кое-кого разница есть, и еще какая! Пострадала одна категория — те, кто откладывал деньги на черный день или на старость. Под матрас — или в тот же банк, на счет вкладывая или облигации его, гада, покупая. Разом половины накоплений как не бывало! Отобрали, ограбили. Была полновесная тысяча, а стало — по реальной покупательной способности — вдвое меньше. Произошла та самая «конфискация», о которой говорил Гринспен.

Конечно, нарисованная мной схема — крайнее упрощение. В действительности зарплаты часто отстают от роста цен, а потому от инфляции реально успевают всерьез пострадать и рабочие, и госслужащие, и бизнесмены. Нарушается вся система отношений между должниками и кредиторами. Должники радуются — они реально должны меньше. А кредиторы на деньги попали. Но все же что правда, то правда: медленно, но верно доходы подтягиваются вслед за ценами. А вот копившие деньги, если только их вклады не были индексированы (что бывает крайне редко), остаются за бортом. Да наверно, и не надо объяснять, как все это бывает людям, пережившим и павловскую скрытую девальвацию, и «шоковую терапию» 90-х, и дефолт 98-го, и стремительное, как сход лавины, обесценивание рубля в 2014–2015 годах.

Я и сам порой грустнею от мысли о том, как мои весьма скромные сбережения каждый день теряют в своем реальном весе, как их поедает, словно прожорливая моль, проклятая инфляция. И в таком же положении — миллионы людей — и на Западе, и в России. Инфляция — самый безжалостный, самый непреклонный прокурор и судья в одном лице, его не уговоришь и не подкупишь, непременно приговорит к конфискации сбережений, даже если ты ни в чем не повинен. И вот Гринспен и иже с ним и полагают: золотой стандарт бы этого не допустил, защитил бы и предпринимателей, и рабочих. И как минимум доля истины (а может быть, и больше, чем просто доля) в этих рассуждениях есть.

Золотой стандарт первой установила Великобритания — для начала, что называется, для внутреннего пользования. К 1821 году валюта была прочно привязана к драгоценному металлу по строго фиксированной цене. А в 1844 году парламент принял соответствующий закон, согласно которому банкноты Банка Англии гарантированно обменивались по первому требованию на золото по курсу 7.32 грамма за один фунт. В то время мир был воистину «однополюсным» (или, как почему-то говорят сегодня, однополярным). На планете существовала только одна сверхдержава — владычица морей — Британская империя. Эта империя была так велика, что над ней никогда не заходило солнце. Лондон был бесспорным и главным коммерческим и финансовым центром мира, британский военно-морской флот фактически контролировал мировые транспортные и торговые потоки, а лондонское Сити — потоки денежные. Репутация английского фунта была невероятно высокой. Золотой стандарт как бы давал шанс и другим странам воспользоваться плодами мощной британской экономики, «прислонить» к стерлингу свою валюту. Ну и вообще — смотрите, что удумали эти ушлые англичане, наверно уж знают, что делают. Может, и нам — того-с?

И вот одна за другой европейские страны следуют британскому примеру. В 1871 году привязывает свою марку к желтому металлу Германия (2,79 марки за грамм). Еще раньше это сделали близкие к Англии Голландия и Португалия. Потом «сдался» и так называемый Латинский союз (Франция, Италия, Швейцария, Бельгия), пытавшийся иногда с Британией конкурировать. Потом пришла очередь Скандинавских стран и США, хотя американцы для начала перешли на