встать к плите, и он открывает кухонные шкафы, достает сотейники и сковородки. Открывает бутылку белого вина, которое приберегал для особого случая. Но, даже поднимая бокалы, мы не чувствуем себя раскованно и непринужденно.

Однажды я вдруг ни с того ни с сего сказала ему: «Не бросай меня». Казалось, он не удивился моим словам, как будто давно ждал их. Улыбнулся своей особенной улыбкой, а затем безмятежно сказал: «Не говори глупостей». И хотел обнять меня, но я отстранилась. «Умоляю…» Я говорила это всерьез, мне было страшно. Он опустил голову. Затем сказал: «Завтра мы втроем поедем ужинать в ресторан Бертона». Даниэле склонен решать проблемы с помощью вкусной еды. В первое время это меня раздражало, а потом заставило любить его еще сильнее: мы сидим за накрытым столом, едим и пьем (значит, живы!).

К сожалению, в этот ресторан просто так не попасть: столик на сентябрь надо бронировать в январе. Я сказала Даниэле: «Не бросай меня». А он ответил мне ложью. Хоть и совсем маленькой.

Если, двигаясь маршрутом, который выбрала для себя Лаура, я хочу зайти в бар, то никогда не заглядываю в один и тот же дважды подряд. В первые недели, когда она только начала выходить в город, в конце улицы словно вырастала невидимая стена. Лаура останавливалась как вкопанная и озиралась, мысленно прокладывая обратный кратчайший путь к дому. Как хомячок, который после переезда месяц сидит за диваном, а потом постепенно, плитка за плиткой, осваивает новое жилье. Затем она сворачивала на другую улицу, на третью, и всюду повторялось то же самое. Когда она впервые воспользовалась метро, это была важная веха. Она долго не решалась. Стояла, прислонившись к стене, смотрела, как толпы пассажиров спускаются и поднимаются по лестницам. И наконец позволила этой дыре поглотить себя. Совершила прыжок в неизвестность. Она еще и сейчас часто практикует это, доезжая до конечной станции. Поднимается наверх и бродит по улицам окраины. Распахивает дверь какой-нибудь грязной забегаловки с разбитой вывеской, откуда в три часа дня на улицу вырывается волна музыки, включенной на полную громкость. В точности, как я в самые тяжелые годы жизни. На перекрестке в опасном квартале, где ничего не стоит напороться на нож, меня охватывала жажда нового. На таких безлюдных улицах трудно остаться незамеченной. Но с ней ничего не случается. По мобильнику она определяет, в какой части города находится. Выстраивать маршрут до дома – увлекательное занятие.

Иногда я все же вхожу вслед за ней в бар. Озираюсь вокруг. Бывает, подхожу к стойке и вся обращаюсь в зрение. Отчасти это возврат в собственное прошлое, отчасти осознание того, что моя дочь – все еще пленница. Порой, чтобы оправдать свое присутствие в баре, я по старой памяти заказываю водку. Чистую, неразбавленную. В четыре часа дня. По физиономиям барменов нетрудно прочитать, что они обо мне думают, глядя на мою одежду и поведение: старая шлюха. Возможно, так оно и есть, но с одной поправкой: в туалете этой забегаловки прячется Лаура. Не знаю, чем она там занята. Как мне кажется, просто сидит на крышке унитаза и слушает через наушники музыку. Она ныряет в этот склеп, чтобы глотнуть воздуха, а потом выходит наружу, в безвоздушное пространство. Когда я рассказываю об этом Франческе, она отвечает: «Сколько вам понадобилось времени, чтобы бросить пить?» Годы, признаюсь я. Я не могу лгать Франческе. Вначале, не смущаясь присутствием Даниэле, я держала бутылку в шкафу. Одной мысли, что она там, мне было достаточно, чтобы без страха встретить наступивший день. «Не волнуйтесь за Лауру, – говорит Франческа. – Это пройдет. И не надо повсюду ходить за ней».

Одним духом выпиваю рюмку и выхожу из бара. Я узнала, что хотела: это обычная забегаловка, а не притон, полный чудовищ. Будь иначе, я немедленно вызвала бы полицию. Сочинила бы любой предлог: здесь вот-вот вспыхнет драка, ко мне пристает пьяный, какие-то подозрительные личности торгуют неизвестно чем…

Типажи людей, которых можно встретить в подобных заведениях на окраине, не изменились со времен моей молодости: замученные отцы семейства, незамужние девушки, которых годами водит за нос потенциальный жених и которые от тоски выпивают ящики пива. Самые неприятные из посетителей – мужчины средних лет, которые в надежде разбогатеть все поставили на кон, а теперь понимают, что выбраться из ямы им поможет только волшебство. Неважно, во что они одеты – в какое-нибудь старье или в приличный костюм с галстуком, – они всегда до ужаса тупые. Я узнаю их по мертвым глазам. Некоторые даже пьют как будто через силу. Они застряли здесь, словно бутылки, подхваченные морским течением и угодившие в расселину скалы, откуда уже не выбраться. Они не заговаривают со мной, они вообще ничего вокруг не замечают. Но сегодня одному такому типу вдруг захотелось поболтать. «Отличная сегодня погода». Он обращает эти слова хорошо одетой женщине, сидящей со стаканом в руке в слишком ранний для этого час дня. Он и сам очень ухоженный, с проницательным взглядом. Ничего общего с теми, кто принимает меня за проститутку на пенсии. «Да», – отвечаю я, бросая взгляд на улицу. Небо словно рухнуло на землю. Может, Милан действительно является центром чего-то, но если смотреть на него отсюда, создается впечатление, что этот город не способен даже пошевелиться – в лучшем случае катиться под откос.

– Картина, – произносит незнакомец.

– В смысле?

– Картина, – повторяет он, указывая на гравюру, висящую над барной стойкой.

Известный сюжет: собаки, играющие в покер.

– Очень мило, – нехотя отвечаю я.

– Всякий раз, как ее вижу, смотрю и не могу оторваться.

Я еще раз покосилась на выцветшую гравюру: хоть она и в застекленной рамке, но уже сморщилась и покоробилась. Собаки, играющие в покер. Карикатура или что-то в этом роде.

– «Дружеская помощь».

– Что, простите?

– Так она называется. «Дружеская помощь».

– Ах, вот оно что.

– Бульдог передает приятелю, сидящему слева, трефового туза.

– Верно.

– Единственную карту, которой тому не хватало для выигрышной комбинации.

– Я не обратила на это внимания.

– И однако…

– Однако?

– Посмотрите на остальных игроков.

– Посмотрела.

– Смотрите хорошенько.

– Я вижу собак, играющих в покер. Это карикатура или что-то в этом роде.

– Семь собак.

– Верно.

– И все держат карты на виду. Кроме бульдога.

– Точно.

– У приятеля, которому он незаметно для остальных передает карту, такой же ошейник, как у него.

– Как будто бы да.

– Но это не единственное, что их связывает.

– Вы про тузов?

– А?

– Про тузов?

– Кроме тузов, это еще фишки.

– То есть они единственные, кто выигрывает.

– Вот именно.

– Эти двое – шулера, а остальные