могла знать, что в эту самую минуту другой человек точно так же ведет себя с Лаурой. И слышит от нее те же вопросы.

Однажды вечером я позвонила домой. Марко подошел сразу. Несколько секунд мы оба молчали, слушая дыхание друг друга. Потом он повесил трубку.

После похищения у нас появилась еще одна беда: всевозможные психопаты и мифоманы, которые названивали нам из автоматов. Но что-то мне подсказывало: Марко знает, что на этот раз звоню я. Меня переполняла ненависть. Он вычеркнул меня из своей жизни, и это далось ему без усилий. «Ты хотела уйти – уходи». Вот и все. Горе ослепляет. Возможно, если бы он сказал: «Вернись, прошу тебя», этого было бы недостаточно. Возможно, если бы он вдруг заявился в квартирку, где меня приютили, я в кровь расцарапала бы ему лицо. И все же какая-то частица меня тосковала по его объятиям; противно было признаваться себе в этом, но ему не следовало отпускать меня. На нас налетела буря, которая разрушила все. Мы жили в аду. Ему казалось, что у меня перед ним преимущество: после бегства передо мной могли открыться какие-то новые пути. И мне, и ему воткнули нож между ребер, но я вроде как бежала с поля битвы, что давало ему ощущение морального превосходства: «А я остаюсь, я не отворачиваюсь от реальности». Это был его способ показать, что он остался верен нашей любви. И Лауре. Он использовал меня, как я использовала его. Там, в юдоли скорби, перед лицом событий, выбивших почву у нас из-под ног. Мы были невежественны; мы постигали темную сторону жизни, еще не умея объясняться на этом новом для нас языке. Мы хватались за убогие слова, которые приводили к убогому выбору: я ухожу, он позволяет мне уйти. Есть ситуации, когда освободить кого-то – смертный, неискупимый грех. Неискупимый. Недели две спустя я нашла в себе мужество позвонить еще раз. И услышала: «Набранный вами номер не существует».

Потерять две любви – тяжкое испытание. Я оставалась взаперти, с Романо Антонио, пытавшимся взломать темницу, в которую я себя заключила. Но я не поддавалась, еще и потому, что не доверяла ему: с какой стати он держит меня здесь, ничего не прося взамен? Я постоянно ждала, что мне предъявят счет. Бывало, когда он звонил в домофон, я прятала нож в рукаве. И не переставала задавать вопросы: «Ты влюблен в меня? Ты хочешь заставить меня заниматься проституцией?» Он отводил взгляд в сторону и спрашивал, не барахлит ли обогреватель в ванной. Другой темой разговора служил сосед сверху, который учился играть на трубе. Это было ужасно: создавалось впечатление, что он мучает кошек. Однажды вечером Романо Антонио обернулся перед уходом. Он сказал: «Я тоже потерял дочь». И вышел.

Если у тебя похитили ребенка, хватаешься за что угодно. Газеты основательно оттоптались на нашей истории; когда у человека такое случается, на него как будто ставят клеймо. Одних душевных сил недостаточно, нужны деньги, иначе интерес ослабеет и угаснет. Жизнь продолжается, приходят свежие новости, которые надо поместить на первую полосу. Расследование застопорилось: ни одной версии, ни одной зацепки. Через несколько недель ты оказываешься абсолютно беспомощной и проклинаешь тех, кто в трудные годы не уговорил тебя пойти учиться – с дипломом ты могла бы занять видное положение, сейчас тебе уделяли бы больше внимания, не ограничиваясь одной строчкой в местной криминальной хронике. Особенно потрясает равнодушие министра: он заявил, что Лаура «внесена в список». То есть превратилась в еще одно имя, пополнившее архив пропавших детей. Марко, несмотря на «чрезвычайное происшествие», продолжал карабкаться на строительные леса, хотя уже получил травму. Мы с трудом оплачивали счета в конце месяца, так что поместить объявление на полстраницы в центральной газете для нас было нереально… Звонки эротоманов я сбрасывала сразу, выслушивать эти гадости – напрасная трата времени. Как, впрочем, и приготовление ужина. Даже дыхание превратилось в работу. Единственный, с кем я все еще разговаривала, обращался ко мне отеческим тоном. Он всегда был приятным клиентом, без извращений, если не считать манеры висеть на телефоне по два часа. Клиенты звонят редко, но среди них есть такие, кому просто нужна компания. Разговоры с ними похожи на объятия: бывает, что полностью одетые люди, обнявшись крепко-крепко, бросаются на постель в отеле. Одним из этих собеседников был Романо Антонио. Вместо того чтобы поинтересоваться, какого фасона на мне трусы, он спрашивал: «Как ты?» И еще были разговоры о Лауре, когда я могла дать волю отчаянию. Романо Антонио платил за то, чтобы услышать по телефону мои рыдания. Я регулярно получала его чеки из кол-центра. На сумму, равную месячному заработку рабочего (с большими премиальными), который после разговора засыпал на диване, даже не сняв спецодежды, заскорузлой от потеков краски. Если я, напившись в хлам, в три часа ночи не врезалась в ограждение на автостраде, в этом заслуга Романо Антонио.

Когда он навещает меня, я называю его Папочка. Даниэле до сих пор верит в рассказанную мной фантастическую историю: будто это мой отец, с которым я помирилась после долгой ссоры. Он владелец клинингового сервиса, и биография у него ничем не примечательная. Если не считать приключения с красавицей, которая стала моей матерью. Потрясающий сценарий, написанный самой судьбой. Даниэле очень привязался к Папочке, но после приезда Лауры обиделся на него: ведь он все знал и ничего не сказал ему. Если раньше я подглядывала за Даниэле, когда он сидел у компьютера и просматривал банковские операции, то теперь роюсь в его последних запросах: он выяснял, как меня зовут, как зовут Лауру. Похищение произошло в 1999 году, когда интернет только-только появился. В результате долгих поисков он нашел лишь самые скудные сведения – всего две ссылки, добытые словно на другом конце галактики. Авария, в которой погиб Марко. А если набрать «монстр с побережья», появляется совсем другая информация.

Иногда я захожу в какой-нибудь бар, где есть Wi-Fi, и смотрю на его лицо. YouTube буквально взрывается видеосюжетами и репортажами о его аресте, фотографиями, сделанными в зале суда перед оглашением приговора. На одном из сайтов он сопровождает тебя в увлекательном путешествии в историю дизайна (кто бы мог подумать, что можно часами рассуждать о каком-то кресле?); мгновение спустя видишь его с опущенной головой и в наручниках, пойманного в объектив телекамеры при посадке в полицейскую машину. В комментариях люди желают ему смерти. А в научно-популярном видеоролике он увлеченно обсуждает цитату, поразившую его воображение: «Является ли форма сама по себе целью? Или она образуется в результате оформления содержания?» Надев