туда, где мне так понравилось в августе, и быть там, в том чудесном месте уже с ней. Я пил пиво и иногда, с другими, самогон, очевидно надеясь извлечь из этой искусственной наркотической эйфории некий сок жизни, некое осознание, некое приобщение пусть даже и к собственному, раздроблённому и нестройному, внутреннему миру. Я не торопился становиться нравственным; не испытывал, к примеру, желания бросить курить. Чтение Библии и библейской литературы я перемежал с чтением Спока (мы же планировали-таки, по устаканению всего, завести ребёнка), Карнеги (меня привлекал в нём дух беллетристики, столь скудный в публикациях bf) и даже киноромана «Твин Пикс», который я позаимствовал у одной, с определенной степенью дебильности, молодой пациентки.

Но, мне казалось, я не заходил за грань. Однажды, той первой зимой, ещё до свадьбы, я, как обычно, покуривал на площадке над лестницей, ведущей к дверям кухни. Неожиданно рядом возникла кастелянша Ира, и вдруг, без лишних слов, крепко обняла меня вместе с сигаретой и сигаретным дымом. Эта Ира была дочерью старшей медсестры, Альбины Александровны; ей было около 30, разведёнка. Она была невысокая, ладно сложенная, возможно — слегка симпатичная; в ней чувствовалась недюжинная энергия и крик к жизни. Высвобождаясь из её объятий, я ощущал себя крайне неловко, видимо под напором этой её энергии. И у нас даже состоялся некий нескладный разговор, кажется из одних междометий. Позже, анализируя событие, я проникся гордостью за свою нравственную устойчивость. Хотя в этом, очевидно, не было какой-то исключительной моей заслуги. В институтские годы, в тот небольшой кусок времени, когда я не был связан ни с одной девушкой, я был как-то даже склонен к некоторого рода блудливому поведению, но я никогда не был подобен, скажем, Шуге, который делал из такого поведения едва ли не спорт (и со стороны я со снисходительной усмешкой наблюдал, как бедолага лечится то от вшей лобковых, то от гонореи, то от реактивного артрита). И к моменту этих кастеляншеских домоганий я вполне себе ровно относился ко всем женщинам мира, исключая Алину. Да и вряд ли, даже если бы я был свободен, эта Ира до такой уж степени заинтересовала бы меня.

Я не могу вспомнить, несколько часто я молился в то время и молился ли вообще.

С чтением Библии тоже было как-то странно. Я отчётливо помню, что книгу Даниила я прочел ещё тогда, у Пугачёвой, в то время как книгу Исайи, кажется, впервые читал только летом 99-го. Тут два варианта: либо мама (точно не папа) посоветовала мне внеочередным образом прочесть Даниила, либо я и вправду, так быстро и неосознанно махнул весь Ветхий Завет у Пугачёвской печки, ничего толком не осознав, а потом перечитывал всё заново. Во всяком случае, завоевание обетованной земли (книга Иисуса Навина) точно совершалось у той печки. Причём у меня отложилось: моё географическое восприятие было прямо противоположным; в уме почему-то я представлял израильтян, осаждающих Иерихон, к западу от города, а не к востоку.

Я помню, как читал «малых» пророков в автобусах К… — Т…-Просцово, но было ли это в 98-м или 99-м, — точно не помню.

Помню, я читал Карнеги, пересаживаясь в некое пасмурное (скорее всего, осеннее) время в Т… с просцовского на К…ий автобус. Я задумался. Карнеги так много писал о придирках, как о том, что безотказно (и это едва ли не было чем-то с его точки зрения решающим) отравляет любую семейную жизнь. Тогда мне казалось, что это перебор. «Малые» же пророки казались чем-то волнующим, но всё же отдалённым от нынешних реалий.

В любом случае, пожалуй, стоит отметить, что 99-й всё же был более продуктивным в плане восприятия мною духовных истин. В 98-м, однозначно, я был более легкомыслен и бестолков. Мне хотелось рыбачить, бегать по лесу в поисках грибов, что-то значимое искать в телевизоре, радио и книгах, общаться с институтскими друзьями. Мне льстило, что я какой-никакой, а некто значимый в посёлке с 2000 населения; что я имею предоставляемую мне этим поселком квартиру, пусть и неказистую; что я, кажется, не самый плохой в мире врач и что меня любит моя жена.

Возможно, трагедия, случившаяся тогда одновременно с беременностью жены, что-то добавила к моей остепенённости в духовном смысле. Пожалуй, да. Но до этого было ещё полгода.

Глава 2. К…

«Я посвятил свой разум познанию мудрости, познанию безрассудства и глупости…» (Екклесиаст 1:17, Современный перевод).

После свадьбы наше «неформальное», прелюбодейное состояние было нейтрализовано официальными штампами, и мы по выходным стали чаще выбираться из нашего просцовского псевдоподполья. Чаще стали навещать родителей и друзей в К…

Супруги Рома и Василиса Восцовы, бывшие Алинины одногруппники, проходящие ординатуру по психиатрии и гинекологии соответственно, проживали в многоэтажке недалеко от площади Тургенева. На двери их подъезда был установлен домофон — очередное чудо техники, квартира была просторная. В том же доме, но в другой квартире, поселились супруги Фёдоровы, Артём и Алиса. У Восцовых часто собиралась вся Алинина институтская компания, сохранившийся костяк элитной 17-й группы (кажется, большинство из них имели красные дипломы и реализовались как всеразличные заведующие и главные врачи, в конечном счёте). Этих Рому-Васю (Алина называла их «Ромочка, Васечка») я помнил ещё с первых лекций на первом курсе. Они уже тогда ходили парой и напоминали мне Ларису Сёмгину и Максима Малькова, моих одноклассников, сидевших с 9-го класса за первой партой и держащихся крепко за руки все уроки. Мне как-то была подозрительна и даже неприятна эта претензия на раннюю зрелость и как бы исполненная недоверия ко всему окружающему демонстрация преданности. Тем более, я знал, что та приторная история с Ларисой и Максом закончилась каким-то там неблаговидным разрывом, поэтому таким ранним отношениям я не доверял, и, проецируя это своё восприятие на Рому-Васю, я предпочитал относиться к ним если не с презрением, то уж точно с равнодушием, хотя они и были на самом деле замечательными людьми. Рома был большой, немного тихий и благожелательный, а Васечка — бойкая и проницательно-энергичная. Примечательно, что именно к ним приходила поплакаться Алина в тот сдавленный период наших ранних «прелюбодейных» отношений, когда нам было так непросто (однако, не уверен, что Алина передавала им всю правду, как, скажем, я — Государеву). К моменту заключения нашего с Алиной брака у них уже был ребёнок, и Васечка с этим ребёнком на руках была среди тех немногих, кто присутствовал на нашем скромном сочетании в ЗАГСе.

Артём Фёдоров был ключевой фигурой в 17-й группе. Он,