– Как ты думаешь, он способен меня убить? Ну, например, когда окончательно поймет, что я никогда не буду ему принадлежать?

– Вряд ли... Скорее он на себя руки наложит.

– Вот и хорошо, вот и пускай накладывает...

Далее события развивались следующим образом.

Утром тетушка пошла в милицию, где работал один из ее бывших учеников на какой-то начальственной должности. Она рассказала ему всю историю, рассказала о том, что преследователь ее любимой племянницы появился в нашем городе и надо срочно что-то делать.

Бывший ученик, а ныне милицейский чин в звании капитана, сразу проникся сочувствием и пообещал помочь. Но к Вадиму Петровичу совершенно невозможно было придраться в законодательном отношении, он как будто даже нарочно выполнил все формальности, которые должен выполнить человек, приехавший в чужой город, он был чист и неподсуден во всех смыслах.

Тетушка напомнила, что Вадим Петрович опасный маньяк, на что ее ученик сказал, что данный факт не подтвержден формально, что прецедентов не было и Вадим Петрович имеет полное право жить где угодно и делать что угодно... до тех пор, пока не преступит закон.

– Разумеется, при первом же нарушении я применю санкции, – сказал бывший ученик. – Мы возьмем этого человека под наблюдение...

– Ага, пока он не убьет Оленьку, правды нам не видать! – всплакнула тетушка.

– Ну что я еще могу сделать, Зинаида Кирилловна! Не пошлю же я к нему бойцов ОМОНа для показательного избиения...

– Воспитала на свою голову гуманистов! – с сарказмом заявила тетя, когда оказалась дома. – Могли бы и побить немножко этого ирода. Чего он сюда приехал! Но ничего... один только неверный шаг с его стороны...

И она злорадно потерла руки. Но я ее оптимизма не разделяла. Я знала, что ничего такого Вадим Петрович не сделает, потому что больше всего на свете он хочет видеть меня. Старый хитрый лис. Дьявольски хитрый...

А тем временем лето было в разгаре – установилась на удивление тихая, теплая погода, настоящий подарок для метеопатов. Порывы майских пронзительных холодов давно закончились, а до июльской изнуряющей жары еще далеко.

Вадим Петрович где-то затаился – и в какой-то момент мне даже показалось, что его и нет вовсе... Я знаю, в том была заслуга Инессы, моей дорогой подруги, – это она обеспечивала мой покой. Трудно представить, что бы со мной сталось, если б ее не было рядом...

Вскоре после того знаменательного показа мод она зашла ко мне и позвала с собой.

– Днем у меня дела в редакции, а сейчас пойдем прогуляемся немного.

– Идем, – легко согласилась я. Одна бы я точно не решилась выйти из дома, а с ней я ничего не боялась.

Клавдия Степановна Молодцова мыла полы в коридоре. Она с любопытством взглянула на меня и елейным голоском спросила, вполне ли я осознаю, что делаю, и не лучше ли дождаться тетушки, ибо тот человек может появиться в любой момент... В маленьком городке ничего невозможно скрыть, а уж ближайшие соседи знали теперь мою историю во всех подробностях.

– Вот вы моете полы, и мойте себе дальше, – ледяным голосом прервала ее Инесса. – Она сама способна за себя постоять. Лучше бы за Аким Денисычем следили...

Молодцова побледнела от ненависти и ничего не ответила.

На крыльце сидел Филипыч и читал газету.

– Добрый день, девочки... Оленька, а ваши фиалки у меня завяли.

– Черт, как они мне надоели, – с досадой сказала моя спутница, когда мы отошли от дома. – Душевные инвалиды. Да не оглядывайся ты по сторонам, его здесь нет!..

– Чего ты на Молодцову накинулась, она и так несчастная...

– В первую очередь она делает несчастными других. Старая сплетница.

Я вдруг подумала, что Молодцова в свое время небось попортила немало крови Инессе, когда появились на свет Борис и Глеб.

– Ты... – нерешительно начала я.

– Нет, это ты прости меня! – Она засмеялась и стала прежней Инессой, бесшабашной и легкомысленной. – Эти люди способны кого угодно довести... постарайся не быть такой.

– Обещаю. – Я хотела броситься ей на шею, но какая-то глупая стеснительность на меня вдруг напала. Я ее обожала...

В центре Тишинска мы зашли в небольшое кафе и выпили по чашечке кофе. Здесь было много людей, и мне уже надоело оборачиваться.

Мы поболтали с Инессой о том о сем, потом она предложила отправиться с ней в редакцию.

– Посмотришь, что я еще умею делать, не только одежду показывать...

Это было прекрасное предложение, но я вдруг отказалась. Мне так хотелось быть сильной, так не хотелось, чтобы и меня Инесса считала «душевным инвалидом», что я сразу придумала себе дело.

– Пойду в библиотеку, – сказала я. – Марк обещал сегодня новые поступления.

– А не боишься одна? – хитро прищурилась она на меня.

– Нет, что ты!

Она ушла.

На соседней улице за мной увязался Костя, но первый раз я не почувствовала раздражения от его навязчивого преследования, он показался мне почти другом, хотя и не решался подойти ближе.

В библиотеке я взяла Рембо и Вийона – это тоже в своем роде было протестом (никакой русской страдательной лирики, никакой достоевщины!), и демонстративно уселась в скверике напротив. Было тихо и тепло, гудели шмели над клумбой, и сладко пахло цветочной пыльцой... В кустах стоял Костя и сосредоточенно крутил фигуру из проволоки.

Я читала и одновременно думала об Инессе, и мысли о ней придавали мне уверенности и азарта. Как она хороша, а раньше, в юности, это вообще было что-то сумасшедшее! Там, на старой фотографии, которую она мне показала несколько дней назад, была изображена не девочка, не девушка, не женщина и вообще не человек – а нечто сверхъестественное, инфернальное... Ах нет, инфернальное – это словечко как раз из русских романов прошлого века, где герои до самой смерти оплакивали потерю своей невинности, – к моей подруге это нельзя было применить, она ничего не теряла, она только нашла. Эти длинные тяжелые волосы, огромные черные тени под глазами... почему черные, ведь она совсем юной была тогда? Впрочем, догадаться легко – она снималась днем, солнце светило сверху, и эти тени под глазами, скулами, у крыльев носа были лучше всякого грима. Сейчас летнее солнце точно так же светит на меня, и волосы мои распущены... Что еще было изображено на фотографии?.. Хочу быть похожей на нее. А лет через десять, когда все позиции будут завоеваны и я стану зрелой, сильной женщиной, непременно подстригусь коротко – чтобы все, все было как у Инессы... К тому времени я забуду свои страхи и комплексы, сделаю карьеру... какую? Впрочем, не важно какую, все равно сделаю... я буду жить в Москве (не век же мне в Тишинске куковать, я сюда только для поправления здоровья приехала!), а Инесса... Нет, Инесса пускай живет в Тишинске. Как-нибудь летом я приеду сюда, и она скажет мне: «Оленька...»