На закопченных стенах кружала висели два жировых светильника, которые с трудом пробивали морок питейного заведения. По правую руку, в углу, стояла широкая печь, от которой исходило благодатное тепло. Слева, под крохотными подслеповатыми оконцами, расставлены столы и лавки. За прилавком у входа стоял целовальник, плотный мужик лет пятидесяти с лоснящейся круглой физиономией, похожей на масленичный блин. За его спиной виднелись полки, на которых была расставлена питейная посуда: скопкарь, ендова, квасник, ковши малые и большие, кружки и чарки.

В кружале на Разгуляе свято исполняли волю Великого Московского князя — здесь категорически исключалась любая закуска. Единственным послаблением строгого закона был квас. Хитрый целовальник знал, что с квасом человек выпьет значительно больше — прежде чем очутится под столом или на привязи возле колоды.

За дальним столом, в углу, под скверно написанной иконкой, потемневшей от дыма и человеческих испарений, собрались трое забулдыг. Они грустно смотрели на пустые чарки и тихо беседовали.

— Эх, кабы еще алтын*… — сокрушался шустрый рябой малый разбойного вида с жидкой рыжей бороденкой. — То ли вино скверное, то ли выпил мало — ни в одном глазу.

— Уж ты бы помолчал, Потапко, — сердито отвечал ему заросший по самые глаза черной неухоженной бородищей мужик, которого звали Верига. — Это по твоей милости мы вчерась упустили жирного «карася».

— Дык, кто ж знал, что у него в рукаве кистень припрятан?! Во, до сих пор шишка на башке размером с яблоко. Как треснул меня, так я сразу звезды начал считать. Хорошо, что с испугу он не приладился, как следует. Тогда сегодня уже отпевали бы меня.

— Быстрей надыть поворачиваться, — буркнул третий по имени Неупокой. — А насчет отпевания… — Он едко ухмыльнулся. — Зарыли бы тебя, как пса бездомного, на старом погосте, и дело с концом.

Неупокой считался у них за главного. В отличие от Потапко и Вериги, одетых в непотребное старье с чужого плеча и обутых в опорки, на ногах у него красовались добротные и недешевые сапоги, явно снятые с какого-нибудь дворянина. Да и выглядел он посолидней: коротко подстриженная русая борода с проседью, тяжелый взгляд человека себе на уме, зипун с ватным подбоем и всего двумя-тремя заплатками.

Троица промышляла разбоем. У каждого была своя судьба и свои обстоятельства, которые опустили его на самое дно московского общества. Разбойники слыли среди московских татей весьма удачливыми в воровских делах. Шайка существовала уже третий год, а Разбойный приказ никак не мог до нее дотянуться. Наверное, потому, что за всех думал Неупокой, отличавшийся большой осторожностью в делах и грамотностью — он умел читать и писать.

Тати дожидались сумерек. Это самое козырное время для разбоя — когда городская жизнь все еще била ключом, в отличие от ночи, и жирные «караси», многие на хорошем подпитии, сами лезли в расставленные сети.

— Что пригорюнился, народ честной! — вдруг раздался веселый голос над самым ухом Неупокоя; атаман воровской шайки даже вздрогнул и инстинктивно схватился за рукоять засапожного ножа. — Позвольте примкнуть к вашей кумпании.

Все дружно подняли головы и увидели, что возле стола стоит молодой крепкий парень. Одет он был в чистое, бороду брил, потому что она еще не росла, как следует, а усы носил вислые, на казацкий манер. Судя по осанке и уверенному виду, парень состоял в надворной страже какого-нибудь боярина. Тати насторожились. Это птица не из их гнезда.

— Садись… ежели наша кумпания тебе по нраву, — сухо ответил Неупокой.

Атаман чувствовал себя неловко. Надо же — он испугался! Это нехорошо. Что подумают о нем Верига и Потапко? Нужно исправлять положение, но как? Неупокою хотелось отказать парню, но это выглядело бы совсем уж глупо, и он, скрепя сердце, подвинулся на лавке, освобождая место.

— А что, люби добрые, вы такие кислые? — все так же весело продолжал парень. — Али не в кружале сидим?

— Что сам заработал, то сам и пропил… — ответил Верига поговоркой.

— Понятно. Знакомое положение… Хорошо тому пить, чья доля не спит. Считайте, что вам сегодня повезло. Ваша доля бежит мимо, хватайте ее за власы. Я угощаю. Милости прошу, не откажите.

— Дык мы это… завсегда! — радостно воскликнул Потапко.

— А чего ж… ежели от щедрой души… — оживился Верига и бросил вопросительный взгляд на атамана.

Неустрой угрюмо кивнул.

— Поди сюда, мил человек! — позвал парень целовальника.

Целовальник выкатился из-за прилавка, словно колобок, и посеменил к столу.

— Всем по чарке, — распорядился парень, — и ендову квасу. Сидеть будем долго…

Атаман пил да поглядывал на парня. Звали его Ивашко. Неустрой интуитивно чувствовал, что парень не просто так, от щедрот своих, по доброте душевной, устроил им угощение. И это настораживало.

В отличие от атамана, Верига и особенно Потапко пили на дармовщину так, словно год не видели хлебного вина. А Ивашко лишь посмеивался и в очередной раз подзывал целовальника, который сильно обрадовался, что у него появился такой богатый клиент — парень расплатился полновесным рублем, что было весьма необычно для кружала на Разгуляе, где собирались записные пьяницы и нищеброды, у которых больше деньги не водилось.

Ивашко словно подслушал мысли атамана и не стал долго томить его в неизвестности. Он сразу понял, кто в этой компании главный.

— Есть у меня одно дельце… — сказал он доверительно, склонившись к Неустрою. — Хорошо заплачу…

— Смотря что, — коротко ответил атаман шайки.

Он не стал изображать из себя невинность. Судя по обхождению, парень битый, ему не нужно мякину разжевывать, да и он сам не промах, сразу раскусил всю компанию. То, что предложил Ивашко, не вызвало в нем ни подозрений, ни неприятия. Люди состоятельные часто нанимали татей, чтобы свести с кем-нибудь счеты под видом обычного грабежа. Чаще всего такие «заказы» заканчивались смертью заказанного.

Но на этот раз все оказалось иначе.

— Он должен остаться в живых! — несколько раз повторил Ивашко.

— А с кошельком как? — спрашивал Неустрой.

— Отберете — деньги ваши. Но без членовредительства!

— Сколько платишь?

Сторговались быстро — Ивашко не поскупился. У Неустроя даже мысль в голове не мелькнула, что можно деньги у Ивашки взять и обмануть его. Не тот человек. Когда деньги отдавал, он так глянул на атамана, что у того по сердцу мороз пошел. С парнем нехорошо «шутить» нельзя, решил Неустрой. Из-под земли достанет. Интересно, что это за птица? Непрост…

Увы, ответ на этот вопрос он так и не получил — парню не развязало язык даже изрядное количество выпитого хлебного вина. Расплатившись с целовальником и заказав всей компании на посошок еще по чарке, Ивашко ушел. Все было обговорено. Теперь оставалось ждать лишь условного сигнала…

Трифон вертался домой, когда начало темнеть. Он ехал в одиночестве — конюх и слуги повели табун другим, более длинным, но удобным путем. Купец не стал тянуться вместе с ними, он торопился, потому что дел перед отъездом накопилось невпроворот. И откуда их столько набралось?! — удивлялся купец. Будто кто из короба высыпал ему на голову.