– Так ты пойдешь со мной на вечеринку? – Бизон все еще держал меня за руку, я и не замечала.

– Пойдет, – сказал Томас.

Что? Я округлила на него глаза.

– Отлично, детка, – Бизон поцеловал мне руку. – Куда за тобой заехать?

– Я завезу ее сюда, – ответил Томас.

– К девяти, – сказал Бизон. – Не люблю являться рано, когда все трезвые и скучные. Хы-хы.

Мило. Я почувствовала себя рабыней на невольничьем рынке. Хотя… рабынь не приглашали на голливудские вечеринки.

Когда мы вышли, я спросила Томаса:

– Почему ты сказал, что Сиплый Бизон ненавидит женщин?

– Потому что если б я сказал, что он их любит до умопомрачения, ты бы не поверила.

Мы сели в машину, Томас завел мотор.

– Так, – сказал он. – Тебе нужно вечернее платье. И, вообще – к стилисту.

– Да? Хорошо. А зачем я иду на вечеринку, не сообщишь? Вивиан меня съест.

– Не попадайся ей на глаза. А вот она, как и ее режиссер, должна быть в твоем поле зрения, в то время как я заберусь к ним в дом. И если они соберутся домой, ты постараешься их задержать.

Хотела я было сказать – почему бы не наоборот и почему ему достается самая важная часть работы? Но, положа руку на сердце, скажите, что бы вы предпочли: тусоваться на звездной вечеринке или залезать в чужой дом? Поэтому я смиренно ответила:

– Ладно… Ты что же, хочешь украсть у нее Петера?

– Да.

– Но она же его мама!

Томас сказал сухо:

– Формально у тебя, а значит, и у Корпорации, договор с Гермесом. Разумеется, если он забрал ребенка незаконно, предстоит разбирательство. Если Вивиан забрала ребенка незаконно, тоже требуется разобраться. В любом случае они не имели права вводить в заблуждение служащих Би-Би-Си.

Мы подъехали к Корпорации.

– Конечно, – сказал Томас, – лучше бы ты его забирала, меня он почти не знает. Разревется еще. Ну ничего. В Корпорации ты его встретишь.

Боже, боже мой. Я – под руку с самым шикарным мужчиной (а Бизон чудо как хорош в смокинге!) – захожу в самый шикарный дом на свете! Вокруг толпятся голливудские звезды… Не хватает только красной дорожки и вспышек фотокамер. И тогда я просто потеряю сознание от восторга.

А и правда, меня во всем блеске что же, никто не сфотографирует? Кэтрин же не поверит, когда я ей все расскажу. Хотя, пожалуй, поверит – она верит всем подряд! Был у нее как-то парень, который никогда за себя не платил: ни в кафе, ни в кино – даже попкорн не покупал (я уж молчу о том, чтобы он заплатил за нее). Объяснял он это тем, что ему его странная религия не позволяет пользоваться деньгами. И она платила за него полгода, пока однажды не увидела, как он покупает себе дорогущую игровую приставку! (Видимо, как раз на сэкономленные деньги.)

– А нас будут фотографировать? – спросила я у Бизона.

– Это частная вечеринка, – сказал он мне на ухо.

– И что это значит?

– Значит, нет… Ты гляди, какие у нее буфе… – он не договорил и виновато взглянул на меня.

– Мощные буфера, – сказала я.

– Извини, – сказал он. – Твои нисколько не…

– Не надо, – я предостерегающе подняла руку. Не хватало только, чтобы он начал обсуждать мои анатомические особенности.

Мы прошли в высокие стеклянные двери, ведущие из холла в бескрайнюю гостиную. Здесь толпились шикарные люди и звучала музыка.

Поснимать все это великолепие тайком на телефон, что ли? Так еще за папарацци примут. Я передернула плечами, вспомнив истошные вопли Швайгера.

Меня легко толкнули и произнесли:

– Извините…

Обернулась: с дамой в серебристом платье удаляется Орландо Брум.

– Бизон, ты видел? – прошептала я.

Но Бизона уже рядом не было. Гляжу, он как хвост прилепился к той грудастой блондинке и что-то плетет ей на ухо.

Так. Главное, не попасться на глаза Вивиан Джемисон или ее хахалю. Но где они? Пришли или нет?

Пройдусь оценю обстановку. Чувство, что я Золушка, попавшая на бал, сменилось чувством, что я шпион во вражеском стане. Ага. Вон за тем кустом можно надежно укрыться в случае чего. А по лестнице убежать на второй этаж от преследователей. Что там на втором этаже? Балкон. С него можно прекрасно нырнуть в бассейн, светящийся лазурью прямо под ним.

Я даже забыла, что плохо плаваю, а уж нырять, да с такой высоты, и подавно не смогу. Хотя что такое ныряние? Главное, плюхнуться в нужную точку – в данном случае не мимо бассейна. А так как он огромный, то это мне не грозит. Отлично. План бегства готов. Но от кого убегать-то? Что-то ни Вивиан, ни Швайгера не видно!

Заливисто смеясь, мимо прошла Кристен Стюард. Томас был бы счастлив. Интересно, как он там? Позвонить ему на сотку, что ли? Черт, телефон почти разрядился. Пожалуй, только на один звонок хватит… Ладно, он поди еще и внутрь дома не пробрался, а значит, новостей никаких нет. Позвоню попозже.

Знаете, что я поняла про шпионов? Они самые одинокие люди на свете. Вокруг сплошь знакомые лица: вон Антонио Банделос стоит у окна с бокалом в руке, вон прошли, болтая, Риз Уизерфорк с хозяйкой дома Сарой Джессикой Маркер и чуть не вприпрыжку (несмотря на его годы) промчался Стив Марчин, крича какой-то даме в розовом платье:

– Постой, Анабель!

И несмотря на то, что все они были знакомы мне, я не была знакома никому. И не с кем было даже обмолвиться словечком. Не подойдете же вы к Кэри Перри, например, со словами:

– Ты не представляешь, кого я сейчас видела!

А она в ответ:

– А ты не представляешь, кого я вижу двадцать четыре часа в сутки!

Ну и кто после чьих слов выпадет в осадок?

Я взяла бокал с шампанским у проходившего мимо официанта и, попивая, пошла вдоль огромных окон… И вдруг очутилась прямо перед полным яств столом: чего там только не было! (Ну, мне так кажется. Потому что понять, что это за еда, было невозможно – казалось, на блюдах выстроились миниатюрные игрушки. Но они были такие затейливо-разнообразные!) А я ведь с обеденного перекуса в Корпорации ничего не ела – и то это был один хот-дог! Бросила быстрые шпионские взгляды по сторонам: ни Вивиан, ни Швайгера. Можно спокойно пожевать.

Так, что это? Похоже на э-э… на бутон хризантемы. М-да. Я понюхала – и пахнет как хризантема… Ну что ж…

– Не ешьте, это украшение, – тихо сказал мне кто-то на ухо.

– Вообще-то здесь все как украшение, – машинально ответила я и обернулась.

Рядом стоял Роберт Дони!

– Это правда, – сказал он и положил себе на тарелку каких-то финтифлюшек. – Сам на этом не раз горел.

Он схрумкал одну финтифлюшку: