– Нас как в училище учили, – сообщил лейтенант. – Если кто врет, то значит пока просто не говорит правду. Захочет – скажет. Вижу у вас все в порядке. Ну, отдыхайте, слушайте сны. Пойду. В школу – не опаздывать.

– Это уж как водится, – мирно согласилась Краснуха.

– Иди-иди, светлый путь, – тихо попрощался хлопец.

Наконец угомонились, и географ собрался тушить свет. Кабан лежал под легким одеялом, как убитый, лишь чуть высунув пятачок и глаза.

– А что это у тебя, дядя, на стене? – спросил он еле слышно.

– Где?

– Вон, – ткнул мальчишка пальцем. – Карта?

– Карта.

– Чья карта?

– Моя.

– Ясно, не моя. А кого показывает?

– Средиземноморье. Современное чуть прочерчено, и древнее Эгейское море и возможные места Атлантиды. Спи.

– Это зачем?

– Интересно. Я давно этим интересуюсь.

– Этим атлантидом?

– Ну, – в манере ответил географ.

– Ну и как он, не сдох? Кто он такой, этот атлантид.

– Огромный пропавший остров-континент, исчезнувшая в древности загадочно земля, полная вопросов. Атлантида. И люди атланты.

– Много людей?

– Целые народы.

Мальчишка дернулся и сел на раскладушке.

– И чего она тебе, земля эта. Что у нас, земли бросовой мало?

– Ищу. Пропала, по сообщениям древних авторов и старинных преданий. А где была, никто не знает. Ищу.

– Нашел? – осторожно спросил паренек, натягивая на плечи одеяло.

– Почти. Предположения есть. Но все очень странно.

– Расскажите, а, – попросил парень. – Маленько. Чего-то не спится на другом месте.

В дверях у кухни замаячала Краснуха в той же куртке на плечах.

– Ну только минуту, – согласился географ, подходя к огромной, в пол стены, ручного изготовления карте. – По всем древним данным – а тогда географы и, особенно, историки старались редко врать – и у Платона, и у других – это была самая лучшая земля с достопамятных времен. Огромная и красивая, остров или не совсем остров, полуостров. Полный невероятных цветущих растений и тучных животных, звонких горных ручьев и неисчислимых озер со сверкающей рыбой. Возможно здесь, в районе Киклад, или здесь, чуть южнее…Люди атланты, следуя легенде, далеко обогнали свое время в технике и обыденной жизни. У них были самые скоростные колесницы, кстати, скорее всего ими и изобретенные, у них уже были геометры и математики, умевшие измерять точно неравномерные фигуры площадей земли в целях справедливого владения. Эти атланты, чтобы выжить, не вынуждены были объединяться в противостоящие группы. Каждый человек был на счет. Но выделялись и силачи, которые состязались и побеждали всех в древних соревнованиях и побоищах. Женщины, красивые и страстные, уважали мужчин, а мужчины-атлеты, бородачи и мыслители, в свободное время носили этих женщин на руках, благодаря за детей. Ребята и девчонки сплошь занимались освоением парусного флота, новыми секретами закалки оружия и домашнего гончарного мастерства. Это был лучший мир того мира…Но однажды все кончилось.

– Как это – кончилось? – в ожесточении воскликнул паренек.

– Просто. Неизвестная катастрофа. Пока загадка, требующая отгадчика. Предполагаю, что небо рухнуло в море, воспарил дикий вихрь, и среди лета на землю упал град. Надвое в бешенстве раскололось море, так что солнце осталось тусклой каплей наверху, и обрушился невиданный вал на города и поселки, на поля и тропки, все сметая и глотая, как песчинки, по пути. Тридцать три дня крошились на истерзанной земле взбаламученные буруны и гигантские винты водопадов. И земля куда-то ушла, не выдержав. Исчезли и люди, возможно растворившись в других народах. Возможно, кто то из нас их потомки. И Атлантиды не стало.

– А что ж теперь? – спросил паренек с дрожью в голосе. – Теперь-то, что?

– Ничего. Ищем ее, уже сотни лет.

– Нашли, может, ее, Арсений Фомич? – вдруг произнес Кабанок.

– Не уверен, – ответил учитель. – Но надежда есть. Поможешь найти?

– Я? – испугался парень. – Куда мне. Я в бандиты пойду. Мне туда один путь. У меня все старшие друганы в бандитах. Жить-то надо. А тут знать то-се надо. Я учебу не поощряю, и она меня не любит. Извини, дядя, не смогу.

– Он смурной, – сообщила девчонка. – Еще от клееных пакетов дурел.

– Ну и зря, – покачал Арсений головой. – Если одним бандитом меньше будет, не беда. А тут каждый на счету, без тебя могут и не найти. Кому удача улыбочку состроит, кто знает. Были в поисках археологии и географии такие случаи – закачаешься. Ладно, спите все. Тушу.

– Спи уж, малохольный, – привернула Краснуха, собираясь обратно на кухню. – Найдет он…как же.

Тогда мальчишка вскочил и так споро бросился с кулаками к подруге, что еле учитель удержал его.

– А щас в глаз, – крикнул паренек. – И сопли полезут. Советует тут…антисоветчица. Сам знаю…

И наконец географ всех уложил и выключил свет.

Под утро он проснулся от резкого входного звонка. Спросонья Арсений не сразу понял, что ночлежные места пусты, а ребята исчезли. Было семь утра. Арсений, шатаясь, проследовал к двери и отворил ее.

– Ну давай-давай, – строго велела полностью одетая в дорогу Краснуха. – Выкладывай.

– Нате, Арсений Фомич, – сказал мальчишка Кабан, протягивая учителю сверток.

В пакете удивленный и еще не вполне проснувшийся географ увидел его же собственные – несколько фамильных мельхиоровых ложек и серый клеймленый серебрянный половник, лежащий от прадедов.

– Не кладите, дядя, куда попало, а то кто без мозгов и унесет, – молвил паренек.

– Молчи, молчи! – крикнула Краснуха.

– Спасибо за хлеб-соль-чай, – пробормотал паренек, и ребята ушли.

* * *

Прошел день или два. Или три. Какая, в сущности, разница. Об этом раздумывал Воробей, скача по городу в бесплодных попытках отыскать следы женщины банкира Барыго. В дороге, мельтеша по улицам и проулкам, заглядывая в потные от протеков подвалы и на худые от ветра чердаки, можно совершать сразу три действа: любоваться собой, полезно дергать ногами и рассуждать о далеких материях, например, о времени.

Когда ты молод, и часы тикают медленно, а дороги движутся быстро, время – далекая и крепкая материя. Ее не оборвешь об углы иллюзий, за которыми скрыты незримые, умчавшиеся тени надежд, не треснет оно по швам об острые гвозди разочарований и предательств, не задвинется в темный пугающий угол жизни сухим, рассыпающимся шкапом тяжких воспоминаний. В быстрые юные годы время – теплая морская вода, тихо ласкающая упругое шустрое тело, или фиолетовое небо, похожее на вино, набегающее на усталые глаза и натруженные плечи нежным сонным детским покрывалом, или даже пушистый снег, охватывающий мчащегося из баньки будней молодого морозным бодрящим объятием. Не скажем, что именно этим выспренним слогом провожал Воробей свой бег, но думал, думал, что если его мало – этого времени, то свирепый внутри Барыго вполне может надломить ему шею, что уже и пытался сотворить с Воробьем, нежно приобняв его.