И я снова вас спрашиваю: почему Грэффин лжет в ответ на вопрос, давно ли он служит у аль-Мулька? Увидев возможность попасться в ловушку, он признался, что нанялся на службу ровно десять лет назад в Париже. Но зачем было сначала лгать насчет места и времени? Если вспомнить, какое неприятное событие произошло тогда в жизни египтянина, мы поймем, что старался скрыть пьяный хитрец Грэффин.

Толбот кивнул, испустил долгий вздох.

– Да, – сказал он, – да. Он знает, кто убил де Лаватера.

– Совершенно верно! Помните, как он побледнел при моем замечании, что у аль-Мулька, должно быть, никогда не было повода жалеть о лишних расходах?… Я попал прямо в яблочко! Теперь наш буйный спившийся лейтенант предстает в более зловещем свете. Ну, давайте подумаем, к какому заключению это может нас привести…

Банколен, распахнув пальто, сел на ручку кресла, наставил сигару на маленького инспектора.

– Джек Кетч начал преследовать аль-Мулька сразу после приезда египтянина в Лондон, чуть больше девяти месяцев тому назад. После прискорбных событий минуло много лет, но только теперь Джек Кетч узнал настоящую правду о Кине. Раньше он, безусловно, считал, что известный ему человек был убит на войне, даже не подозревая, что он стал неведомым англичанином по имени Кин. Девять месяцев назад ему поведали правду. Факты знал один Грэффин.

Стало быть, Грэффин ему рассказал, рассказал специально. Может быть, нашего лейтенанта одолела жадность, может быть, ненависть к аль-Мульку. Он пил кровь из аль-Мулька, почему не продать его тайну другому и пить кровь из обоих? Он получил возможность натравливать их друг на друга. Получил возможность по-прежнему вытягивать золото у аль-Мулька, посиживая и посмеиваясь над смертельно измученным египтянином. Славный тип наш друг Грэффин!

Так или иначе, он все выложил Джеку Кетчу. Отсюда следует, что ему было известно, кто такой на самом деле Кин, раз он сумел найти мстителя. Если нужны еще доказательства, поройтесь в памяти!

Глядя прямо перед собой, я мысленно видел красные слезившиеся глаза Грэффина, тощую багровую шею, пьяную ухмылку. Теперь он казался зловещим, насмешливым, прокаженным.

– Помните, как мы вечером, – продолжал Банколен, – шли через вестибюль, осмотрев в бильярдной тело мертвого шофера?… Нам известно, что Грэффин весь день просидел наверху. Откуда он мог знать о случившемся? Однако он в халате бежал вниз по лестнице с криком: «Скажите мне, где детектив?» Ужасная ошибка. В вестибюле никакой суеты, беспорядка, кругом тихо, только полисмен стоял у дверей. Но Грэффин ждал в темной комнате важных новостей, в конце концов не справился с любопытством и страхом и бросился вниз. Увидел в холле полисмена, понял, что ожидаемое событие совершилось, и у него вырвалась неосторожная фраза.

Наступило молчание. Толбот постучал себя по лбу костяшками пальцев.

– Ясно! Да, теперь понятно. Значит, Грэффин знает, кто такой Джек Кетч…

Банколен рассмеялся глубоким, тряским, почти беззвучным смехом, который сотрясал его всякий раз, как ему удавалось кого-нибудь пригвоздить, как бабочку к картонке.

– Конечно, инспектор. Подумайте теперь о его поведении в свете этого факта. Он насмехался над аль-Мульком, когда египтянин получал по почте посылки. Лихорадочно нас уверял, что аль-Мулька никто не преследует, слишком энергично настаивал, будто не имеет понятия ни о каких угрозах в его адрес, так неловко и неумело хитрил, что не провел бы даже ребенка. Короче, припомните все его слова и поступки, и вы увидите, что меня он не обманул. Вспомните, как он, увидев меня со свечой в дверях на лестницу, крикнул: «Назад, дурак чертов, назад!» – доктор Пилгрим гениально, но ошибочно истолковал его восклицание. Грэффин никогда не принял бы меня за аль-Мулька: я выше, как минимум, на десять дюймов. Он принял меня за убийцу… Наконец, решающая деталь. Вспомните замечание мадемуазель Лаверн о том, что кто-то знает Джека Кетча, но не станет рассказывать. Ей, естественно, было известно, что этот «кто-то» – Грэффин, и было известно, что она не сможет заставить его говорить.

Часы пробили половину седьмого. Толбот сидел, задумчиво повесив голову.

– Да, конечно, – заключил он. – Грэффин шантажировал господина аль-Мулька, теперь еще кого-то шантажирует…

– Опасно, – заметил Банколен, – связываться с Джеком Кетчем. Теперь вы понимаете, что по логике вещей следующей его жертвой станет Грэффин. Последний в веселой троице. Аль-Мульк, который совершил преступление, Колетт Лаверн, из-за которой оно совершилось, и Грэффин, который все знал и скрывал…

Он умолк, а Толбот решительно встал.

– Пожалуй, поговорю немножечко с мистером Грэффином, – холодно вымолвил он.

– Сядьте, инспектор! – резко приказал Банколен. – Сядьте! Если надеетесь на мою помощь, ничего подобного не делайте. Грэффин – наша наживка для Джека Кетча. Я сейчас обрисую вам план, который мы нынче вечером приведем в действие. Пойдемте со мной обедать, там и поговорим. Джефф, идите с мисс Грей, только я вас попрошу к полуночи обязательно вернуться в «Бримстон». Будет много дел. Уверяю вас, Джек Кетч придет убивать.

Француз встал с ручки кресла, застегнул пальто. Настал час, когда все начинают подумывать о еде, ярких огнях, коктейлях, приготовленных черных костюмах. Кругом снова кипела жизнь, машины катились свободней, из ресторанов доносились предупреждающие звуки настраиваемых инструментов. У театров собирались длинные толпы, люди толкались, шутили, жевали, бросали монетки уличному фокуснику, который их развлекал во время ожидания. А мы ждали момента, когда откроется маленький занавес и начнется представление с Панчем и Джуди. Даже слышали, как барахтаются безобразные куклы в вертепе, готовые выскочить из сырой темноты, с хохотом друг за другом гоняться и убивать…

– Мы его скоро возьмем, инспектор, – посулил Банколен. – Еще несколько часов… – Улыбаясь, он что-то чертил на ковре своей тростью. – А тем временем пусть наш друг Грэффин хлебнет страху. Однажды он, не подумав, продал тайну Джеку Кетчу. И сейчас, по-моему, бьется головой в стену. Знаменитый мистер Франкенштейн[24]ничто по сравнению с нашим славным лейтенантом. Он сам создал это чудовище, вдохнул жизнь в Джека Кетча… Вы когда-нибудь оглядывались на бегу, инспектор, видя чье-то лицо у себя за спиной?

Из сырости и слякоти, из-за деревьев выскочил наш маленький кукольный вертеп с торчавшей головой Джека Кетча в капюшоне, кричавшей во все горло! Я видел лицо Грэффина в красных пятнах, а красная комната снова наполнилась смехом детектива. Он невозмутимо стоял у стола, тыча тростью в ковер, словно давил поспешно бегавшего муравья, слегка приподнял бровь, взглянув на инспектора.

Толбот шагнул вперед, открыл раздвижную дверь. Грянул оркестр. В коридоре громыхали шаги, в холодных сумерках несли тело Бронсона к поджидавшему автомобилю. Виолончели, рожки, скрипки звучали увертюрой к топоту. На лице маленького инспектора появилось странное выражение. Он скосил глаза к перебитому носу и вдруг прокашлялся.