В общем, получилось, что военная машина российского государства сработала на отлично — и в информационной части, и в собственно армейской части, и в части верховного командования. И здесь мы вплотную переходим к плоскости политической и геополитической. О ней я уже выше написал: быстрая и справедливая победа в благородной роли, которая увенчала российское вмешательство в грузино-осетинскую войну, стала первым серьёзным (очень серьёзным) подтверждением того, что Россия не только сделала в Мюнхенской речи заявку на геополитическое лидерство в регионе, но и намерена её воплощать самыми эффективными способами. И как путинскую, так и медведевскую Россию не особенно волнует, кто конкретно попытается воплощению этой заявки помешать. Кто-то из соседей — хорошо; американцы — ещё лучше; кто бы ни стал помехой — её будут устранять. Для реализации плана, заложенного в Мюнхенской речи, России необходимо было стать сильной — и в августе 2008-го она свою силу продемонстрировала. Геополитический лидер обязан быть справедливым, если он не хочет быть геополитическим диктатором (а им Россия, согласно Мюнхенской речи, быть не хотела, поскольку именно такое поведение США Путиным было публично раскритиковано). В августе 2008-го Россия показала себя справедливым и умеренным геополитическим лидером, суровым, но совершенно немстительным и не упивающимся избиением «геополитических младенцев». Геополитический лидер также должен быть абсолютно свободен от преклонения перед предыдущими или конкурирующими лидерами, даже если совсем недавно слабость вынуждала его преклоняться. И в августе 2008-го Россия недвусмысленно продемонстрировала, что никакого пиетета к американским потугам на мировую гегемонию не испытывает. Самое главное, что у Путина и Медведева в грузино-осетинской войне был основательный соблазн сдать назад. Ну в самом деле: грузин приструнили, Саакашвили галстуком накормили, осетин спасли. Вроде как статус-кво восстановлен, можно вернуться к прежнему бытию: Южная Осетия и Абхазия остаются непризнанными государствами, Грузия постепенно, понемножку втягивает их обратно в свои щупальцевые объятия, действуя уже не прямолинейно и глупо, как при Саакашвили, а по новым технологиям… Пять-семь лет — и Южная Осетия с Абхазией были бы просто вынуждены постепенно возвращаться к Грузии, пусть не в состав, но на орбиту.

Но не тут-то было. Все эти возможности и планы Путин перерубил одним ударом: в том же августе Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Несмотря на то, что в этом вопросе Россия фактически остаётся в одиночестве, этим признанием была поставлена точка в военных перспективах подчинения отколовшихся регионов Грузии. Почему? Да потому что признать могли и раньше, очень давно, но сделали это только после того, как Грузия своей агрессией превратила ситуацию в необратимую. Тем самым Путин и Медведев как бы разводили руками: мол, ребят, мы терпели-терпели, но надо ведь меру знать. А кроме того, Путин мог с чистой совестью сказать: дорогие партнёры, я вас предупреждал по поводу косовского прецедента? Предупреждал. Ну вот теперь не обижайтесь. Да, теперь Путин мог себе позволить сказать именно так. Поскольку именно так разговаривают геополитические лидеры.

Пропуск в бессмертие

И всё-таки при всей значимости «трёх восьмёрок» произведённый ими внешний и практический эффект несравним с эффектом возвращения Крыма. В крымской истории много противоречий. Много «неоднозначностей», каким бы смешным ни был этот знаменитый мем с «крымчанкой, дочерью офицера». Много неизвестных. Но вот одно можно сказать точно: если бы Путин ушёл с президентского поста, не имея в активе ничего, кроме возвращения Крыма, то этого с лихвой хватило бы для надёжного закрепления Путина в перечне благодетелей русской земли. Историческое бессмертие Путину уже обеспечено, и ему нужно основательно «постараться», чтобы это бессмертие потерять. И в этой главе я попробую этот тезис раскрыть и подтвердить.

Сначала давайте констатируем факт: Крым — часть России. Давайте не игнорировать другой факт: Крым был частью Украины. И УССР, и невнятного, но независимого государственного образования под названием «Украина»[13].

И все разговоры «Крым всегда был русским!» — пустопорожняя болтовня. И «всегда» — неверно (иначе на чёрта наши предки его отбивали у турок и татар, если он и так был русским?), и «русским» — тоже неточно (что понимается под «русским» — что жили только русские? Нет. Что владели русские? Тоже нет). Я вам так скажу: если бы Крым «был русским всегда», его не пришлось бы возвращать. Поэтому то, что Крым был частью Украины, — такой же факт, как то, что сегодня он наш.

Другое дело, что, будучи частью Украины юридически, Крым культурно оставался русским. И не просто русским, а советским. Каковым был, конечно, не всегда. Но достаточно давно. Это стало основным фактором, благодаря которому возвращение Крыма вообще оказалось возможным. Я, кстати, не идеализирую вот эту самую крымскую версию советской русской культуры. И вот почему. Ничего не могу сказать о Крыме советского времени, но в период независимой не известно от чего Украины, особенно во второй половине девяностых, после свержения Юрия Мешкова и отмены крымской конституции, Крым по настроениям и ежедневным практикам был в наихудшем смысле курортным полуостровом. Почему в наихудшем смысле? Потому что значительная часть крымчан предпочитала накручивать цены на распадающиеся хибарки в своих дворах по принципу «куда вы денетесь — и в таком проживёте». И это распространялось в Крыму (особенно на побережье) почти на всё: делать ничего не делаем, на сервис, чистоту и политику плюём, лупим бешеные бабки с приезжих и считаем себя большими молодцами. На фоне загаженных набережных и грязных пляжей (хоть платных, хоть бесплатных), на фоне своеобычного хамства, на фоне татарских рынков с разбавленным самогоном вином никакими — ни большими, ни маленькими — молодцами крымчане не были. Добавьте к этому тот факт, что на определённое количество небезразличных людей (которые и политическую деятельность пытались вести, и сопротивлялись ползучей украинизации в культуре, политике и экономике) приходилась масса людей, абсолютно индифферентных ко всему вокруг, руководствовавшихся типично украинской логикой: отдыхающие ко мне едут, деньги платят, поэтому ремонтировать я ничего не буду (куда они денутся!), и на политику мне наплевать, потому что никто мне не запрещает говорить по-русски. Да, это не что иное, как та самая «хата с краю». Просто с другого краю, и всё.

И конечно, это могло постепенно превратить Крым в огромное социальное болото (каковым, кстати, его усиленно пытаются выставить сегодняшние киевские национал-фашисты). Спасли Крым от этой судьбы те самые группы людей, которых принято называть «пассионарными»[14] и которые попросту не прекращали предавать огласке разнообразнейшие примеры украинизации Крыма, начиная от развития всяческих «украинских осэрэдкив» и заканчивая олигархизацией народных богатств. Спасло и то, что Украина все двадцать три года ничего не делала на полуострове — только растаскивала земли и присылала наместников. Это «невмешательство» позволило Крыму остаться незатронутым так называемым «украинским мировоззрением». Тем не менее определённая мещанская «болотистость» осталась, и значительная часть крымчан по сей день искренне уверена в том, что им должны все и всё, а сами они не должны никому и ничего. Они привычно, ещё «по-украински»[15], ругают и поругивают государство, что бы оно ни делало, находят повод для жалоб и нытья даже там, где даже Пьеро улыбался бы до ушей. Они не готовы даже пальцем пошевелить, чтобы от дыхающие ехали к ним с охотой, а не только из-за закрытия Турции. В общем, курортное сознание не умолимо и, пожалуй, неискоренимо; вот оно-то мне и не по душе.