– Точно, самый настоящий биполярник, этот придурок был биполярником.

– Последний вопрос, Пейо, – сказал я. – Как отец Энары относился к тебе?

– А как ты сам думаешь? Он хотел для нее чувака покруче, а не жирдяя без бабла и образования.

– Ты работаешь? – спросил я.

– А как же. Стригу газон на поле для гольфа в Уртури. С семнадцати лет. И мне в кайф.

– Это очень здорово, парень. Лично я уважаю человека, который в твоем возрасте содержит себя сам и работает, – сказал я. – Но, возвращаясь к твоему визиту в наш участок, получается, ты считаешь, что отец имеет отношение к смерти твоей девушки.

– Разумеется, имеет! – воскликнул Пейо и снова зарыдал. – Небось он это и сделал! А других убивал, чтобы запутать следы. Мол, пусть люди думают, что все это продолжение серийных убийств в дольмене. Сходите к нему домой. Увидите настоящий фильм ужасов. У него там даже скальпели и ланцеты XIX века…

– Успокойся, Пейо. Вот, возьми, – сказала Эстибалис и передала ему пакетик с салфетками, который достала из кармана джинсов. Похоже, парень уже прикончил те, что ему дал Панкорбо.

Пейо громко высморкался. Мы терпеливо ждали, пока он немного успокоится и продолжит.

– За день до Сантьяго Энара сказала ему, что собирается жить с матерью и своим новым отцом, как только те вернутся из Соединенных Штатов. Энара умирала от страха, но оптик был слишком спокоен; он ее как будто не слышал или делал вид, что чего-то не понимает. Это-то и пугало Энару больше всего. В это воскресенье мы договорились вечером встретиться, чтобы где-нибудь посидеть, выпить, и все такое, но в последний раз я слышал ее утром, мы разговаривали по мобильному где-то часов в двенадцать. После этого я ничего о ней не знаю. Вечером она не появилась и не отвечала на звонки. Точнее, когда я звонил, чтобы спросить, где она, телефон был выключен. Мы договорились на семь. Около девяти я потерял терпение, отправился к ее двери и позвонил снизу, но никто не открыл.

– Где вы договорились встретиться?

– У Залупы. Это скульптура на улице Генерала Ломы, – рядом с площадью Белой Богородицы.

– Мирада, Пейо. Эта скульптура называется Мирада, – сказал я, не выдержал и улыбнулся.

Никто в Витории не называл это место по-другому. Скульптура представляла собой вертикальный блок из серого мрамора высотой пять с половиной метров. Если встать рядом, открывался вид на статую Белой Богородицы и мой дом.

– Ага, спасибо за подсказку. Короче, я несколько раз возвращался к За… к скульптуре, но она не появлялась. Звонил ее подругам, но в тот день все отправились на свидания, и ее никто не видел. В двенадцать ночи я устал шляться по городу и вернулся домой. Ночь провел у себя в комнате, звонил ей, слал сообщения в «Вотсаппе». Вот, смотрите. – Он вытащил потертый смартфон с разбитым экраном и показал бесконечную вереницу отправленных сообщений.

– Никто тебя не обвиняет, Пейо, – сказала Эсти таким тоном, будто она мать, убаюкивающая маленького ребенка.

– Вот я еще чего хотел сказать. Я в курсе, что полиция в первую очередь подозревает в убийстве парня: телевизор я смотрел достаточно.

– Не беспокойся, Пейо. Ты не годишься на роль убийцы, – сказал я, как будто передо мной настоящее доверенное лицо, а не испуганный и растерянный ребенок.

– Серьезно? – удивился парень.

– Да, уверяю тебя.

– Тогда ладно, а то я боялся, что ее отец меня обвинит… Но тот, кто наносит удар первым, бьет дважды, вот я и решил, что хорошо бы вы сначала услышали мою версию, и пришел к вам, – ответил он, заметно успокоившись.

– И правильно сделал. А что было потом, после Дня Сантьяго? – продолжала Эстибалис.

– На другое утро я открыл «Твиттер» и прочитал об убийствах; все только об этом и говорили, я даже газету купил. Побежал к Энаре домой. Оптика была закрыта, потому что выходной, и я говорил с ее отцом снизу по домофону. Спросил про Энару, сказал ему, что не знаю, где она, но он не смутился; как будто его это не касается, как будто он за нее не отвечает. Это при его-то страстишке всех контролировать… Я попросил его мне открыть, хотел подняться, потому что мне казалось неправильным беседовать через дверь, но открыть он не захотел, поэтому я говорил с ним, стоя на улице. Я сказал, что ничего не знаю о его дочери с предыдущего дня. Что надо пойти в полицию и подать заявление, а если мы этого не сделаем, на нас падет подозрение.

– И ты ему все это сказал? – перебила Эстибалис.

– Да, разве в сериалах не так делают? – пробормотал Пейо, пожимая плечами. – Оптик сказал, что он отец и все возьмет на себя, что я никто и нечего мне ходить в полицию и лезть в дела семьи. Козел… Она была его дочерью, а он даже не забеспокоился, что ее не было всю ночь. Я знал, что с ней произошло что-то плохое. Энара не ходила одна даже в женскую уборную. Короче… Кажется, теперь я вам все рассказал. Когда вы его задержите?

Мы с Эстибалис промолчали, обменявшись взглядами. Затем моя напарница встала и направилась к двери.

– Думаю, твоя информация очень пригодится в расследовании. Напиши номер своего телефона, адрес и как тебя найти, если нам что-то еще от тебя понадобится. Большое спасибо, Пейо.

Парень отодвинул стул, поднялся, невидящим взглядом посмотрел на стол Панкорбо, заваленный мокрыми салфетками, и улыбнулся нам своими крошечными глазками, распухшими от слез.

– Было очень приятно. А еще приятнее будет, когда этого козла задержат.

Я проводил его до двери, молча рассматривая. Мне хотелось разгадать, настоящим ли было его горе, или это всего лишь театральный розыгрыш из какого-нибудь сериала. Но в парне не было ничего, что заставило бы подозревать его в том, что он способен убить четверых человек своего возраста, более ловких, более сильных; к тому же мог организовать всю сложную мизансцену преступлений, чтобы переложить вину на слишком требовательного папашу своей девушки.

Вернувшись на второй этаж, я прошел по коридору и открыл дверь напарницы.

– Впечатления? – начал я.

– По-моему, он говорит правду. Немного фриковатый, но…

– Немного? – Я улыбнулся и поднял бровь.

– Ладно, пусть он чертов король фриков и не пара такой замечательной Энаре. Возможно, у себя дома девушка впервые взбунтовалась. Но, думаю, их союз был пороховой бочкой, вот-вот готовой взорваться.

– Самое необычное в его показаниях – отсутствие эмоциональной реакции авторитарного отца, когда тот узнал, что дочь пропала еще накануне, – сказал я, опираясь на стол. – Не представляю, как это может быть, совсем не представляю. Нормальный человек немедленно побежал бы в полицию заявить об исчезновении; было бы даже естественно, если он потребовал выяснить причастность к убийству его дочери самого Пейо. Эсти, можешь глянуть, от какого числа заявление об исчезновении Энары?

– Конечно. Сейчас поднимусь и проверю. Подожди меня тут, – сказала она и исчезла в поиске регистрационных данных.