Архидиакон вздохнул, расслабил стиснутые пальцы и оглянулся на своих соратников. Герцог уже выпрямился и недоуменно озирался но сторонам. Кеннет медленно вставал с колен, лицо его было печально. Архидиакон поставил потир на стол.

— Так, — с трудом произнес он. — Что бы это ни было, оно выдохлось на время. Пойдемте отдохнем.

— Я все время слышал какие-то звуки, — по-прежнему озираясь, сказал герцог. — Вы думаете, безопасно оставлять его здесь?

— Совершенно безопасно, — кивнул архидиакон.

— Что это было? — спросил герцог.

— Поговорим завтра, — устало попросил священник. — Этой ночью Грааль охранит себя сам.

Накануне сверхъестественной попытки уничтожить Грааль Грегори Персиммонс потратил целый день на визиты. Сначала вместе с начальником полиции Хартфордшира он зашел в лавку на Лорд-Мэр-стрит. Они пробыли там недолго. Узнав все, что нужно, полковник взял такси и укатил в Скотланд-Ярд; а Грегори направился в сторону метро на Голдерс Грин. Однако стоило машине с полковником скрыться за углом, как Грегори развернулся и чуть ли не бегом вернулся в аптеку.

Грек успел впасть в свой обычный столбняк, но при виде Грегори глаза его блеснули.

— Вы поняли, что произошло? — приглушенным голосом спросил Грегори. В этом мрачном месте по-другому говорить не хотелось.

— Видимо, его обнаружили, — проговорил грек и повернул голову навстречу тому, кто вышел из задней комнатки. Маленький, суетливый, настороженно собранный, он был стар, лицо, обрамленное бородой, выдавало в нем иудея.

— Слышал? — спросил его грек.

— Слышал, слышал, — забормотал старик, гневно глядя на Грегори. — Давно вы об этом знаете? — спросил он с плохо сдерживаемой яростью.

Грегори даже отступил на шаг.

— О чем? Что он у них? Он попал к ним только сегодня утром.

— Давно вы знаете, что это именно он? — спросил старик. — Сколько времени мы потеряли! — Он подошел к греку и схватил его за руку. — Ладно, мы еще не опоздали. Сегодня же ночью займемся им.

Грек едва повернул голову.

— Займемся, если хочешь, — согласился он. — Думаешь, так будет лучше?

— Ха! Лучше! — воскликнул старик. — Еще бы не лучше! Это же оплот силы! А теперь мы разнесем его в пыль, в прах! Да очнись ты, Димитрий! Я тебя не понимаю.

— Это неважно, — откликнулся грек. — Когда-нибудь поймешь. Когда понимать станет уже нечего.

Старик хотел что-то сказать, но тут вмешался Грегори, обеспокоенный его последними фразами.

— Что вы задумали? Что значит «разнесем в пыль»?

Да вы с ума сошли! Неужели вы хотите уничтожить его?

Сообщники взглянули на него, старик — с презрением, Димитрий — с едва заметным удивлением.

— Мы с Манассией, — отвечал он, — собираемся уничтожить Чашу.

— Как это уничтожить? — взорвался Грегори. — Уничтожить! Да ее же можно использовать. Сотни раз, на сотни ладов! В ней — сила. У меня мальчишка смотрит в нее и видит черт знает что!

— Именно потому, что в ней — сила, ее и нужно уничтожить, — яростно зашептал старик, перегнувшись через прилавок. — Неужели вы еще не поняли? Они создают, мы уничтожаем! Они мешают нам, мы — им. Когда-нибудь мы уничтожим весь мир. Можете вы так ее использовать? Что мы, дети, чтобы гадать на ней, или искать клад, или соблазнять кого-то? Уничтожив ее, мы уничтожим еще один их оплот, приблизимся еще на шаг к тому часу, когда мы восстанем против небес и они падут.

Ничто на свете не приносит большей пользы, чем уничтожение!

Слова эти дышали такой страстью, что Грегори невольно попятился. И все-таки он не хотел сдаваться.

— Так почему бы не использовать ее, чтобы уничтожить их? — спросил он. — Посмотрите, я же призвал через нее детскую душу, она подчинилась. Пусть чаша побудет у меня еще немного, я поработаю с ней.

— Это — измена, — злобно отчеканил Манассия. — Подержать для того, сохранить для сего! — передразнил он Персиммонса. — Уничтожьте ее, говорю вам! Пока вы приберегаете что-нибудь для себя, вы — не наш. Нет, нынче же ночью она вздрогнет, померкнет и обратится в ничто!

Грегори посмотрел на грека, тот ответил бесстрастным взглядом. Манассия возбужденно бормотал что-то, пока грек не протянул руку и не коснулся его плеча. Тогда тот сердито вздрогнул и разом смолк.

Глядя куда-то поверх их голов, Димитрий заговорил:

— Все едино, в конце своем — все едино. Вы не доверяете друг другу, и каждый из вас не доверяет мне. Но в конце концов не останется ничего, кроме вас. Все в мире проходит.

Сердца ваши будут томиться, ибо нет ничего, одна суета, а в середине ее — усталость, это и есть вы. Все поблекнет, ваша усталость выпьет силу ваших желаний, останется лишь пустота. Я едва заглянул в нее и увидел, что этот удел не минует и меня. Мой дух все еще не свободен от мира вещей. Но тело вовлекается в дух, оба они падут, и тогда вы поймете, что есть предел желаниям, а разрушение венчает все. Пока вы еще стремитесь к чему-то, я помогу вам, ибо близится конец всяких желаний, и тогда никто уже не сможет помочь никому.

Манассия ухмыльнулся.

— Помнится, когда мы познакомились, ты творил великие дела в нашем храме. Уж не хочешь ли ты поклониться теперь Чаше и оплакать свои прегрешения?

— У меня нет ни желаний, ни слез, — ровным голосом ответил грек. — Я устал смертельно, сердце мое изнемогло, глаза ослепли, ибо видели Ничто, в которое мы падаем. Скажи, чего ты хочешь, и я это сделаю, ибо даже сейчас моя сила превышает вашу.

— Я хочу разрушить это, — отвечал Манассия, — разрушить на атомы, даже мельче. Я хочу, чтобы и памяти о нем не осталось в мире.

— Хорошо, — сказал Димитрий. — А вы? — обратился он к Грегори.

— Я помогу вам, — угрюмо отозвался Грегори. — Раз это необходимо, я хочу того же.

— Нет, не поможете! — вскричал Манассия. — Сердцем вы еще стремитесь обладать ей.

— Пусть ищущий обладания стремится к обладанию, а жаждущий разрушения ищет разрушения, — мерно произнес Димитрий. — Пусть каждый из вас идет к концу своей дорогой.

Я помогу вам обоим, ибо и обладание, и уничтожение — всего лишь грани единого зла, его обличья. Сейчас это зло владеет вашей душою, но горек грядущий день, когда ею не будет владеть ничто, и она одна останется нетленной среди последнего распада.

— Идите, расставляйте свои ловушки, — приказал он Грегори. — А мы с Манассией обдумаем все это.

Но Манассия не торопился.

— Вы не могли бы описать нам Чашу? — обратился он к Грегори. — На что она похожа? Какого размера?

Грегори кивнул в сторону Димитрия.

— В прошлую субботу я приносил сюда книгу, — ответил он. — Там есть рисунок, можете посмотреть. Но зачем вам описание, если вы все равно собрались покончить с ней?