Ньютон понимал, что эти передачи смотрит его начальство на Антее, и отчасти забавлялся при мысли о панике, которая там царит, и отчаянном желании выяснить, что происходит на самом деле.

Он и сам не знал, что происходит на самом деле. Очевидно, правительство в чем-то его подозревало, – неудивительно, учитывая информацию, которую Бриннар, работавший у него секретарем, передавал в последние полтора года. И Бриннар, будучи его правой рукой, наверняка внедрил повсюду шпионов, так что правительство получало исчерпывающие сведения о деятельности Ньютона и о сути проекта. Однако кое-что он скрывал даже от Бриннара; едва ли им об этом известно. Так или иначе, он не мог разгадать, чего они хотят. Иногда Ньютон гадал, что будет, если сказать следователю: «Между прочим, я прилетел на летающей тарелке и собираюсь завоевать мир». Такое заявление наверняка вызвало бы интересную реакцию. Но ему едва ли поверили бы, в любом случае.

Иногда Ньютон спрашивал себя, что происходит с «Уорлд энтерпрайзес» теперь, когда он полностью отрезан от дел? Справляется ли Фарнсуорт и сохранил ли он пост президента компании? Ньютон не получал почты, не говорил по телефону. В гостиной был телефонный аппарат, никогда не звонивший; связаться по нему с внешним миром тоже было нельзя. Аппарат был голубой и стоял на столике красного дерева. Несколько раз Ньютон поднимал трубку, но голос – очевидно, записанный на пленку – сразу же произносил: «Приносим извинения, но пользование данной линией ограниченно». Приятный женский голос, только безжизненно-механический, и никаких объяснений, в чем именно заключаются ограничения. Иногда, чувствуя одиночество или будучи слегка навеселе (теперь, когда внутреннее напряжение спало, Ньютон уже не пил постоянно, как прежде), он поднимал трубку только затем, чтобы вновь услышать: «Приносим извинения, но пользование данной линией ограниченно». Голос звучал бесконечно вежливо и слабо отдавал электроникой.

Доктор был пунктуален, как всегда; охранники впустили его ровно в одиннадцать. Он пришел с чемоданчиком и в сопровождении медсестры, на чьем бесстрастном лице как будто читалось: «Мне плевать, от чего вы умираете, мое дело – профессионально выполнить свои обязанности». Блондинка, и по земным меркам хорошенькая. Фамилия врача была Мартинес; он был физиологом.

– Доброе утро, доктор, – приветствовал его Ньютон. – Чем могу служить?

Доктор улыбнулся с тренированной небрежностью:

– Еще одно исследование, мистер Ньютон. Одно маленькое исследование.

У него был слабый испанский акцент. Ньютону доктор, пожалуй, нравился; он держался не так официально, как все остальные.

– Я думал, вы уже все обо мне знаете. Меня просвечивали рентгеном, взяли пробы крови и лимфы, записали волны моего мозга, измерили меня, взвесили, взяли пункции костей, печени и почек. Вряд ли я еще чем-нибудь способен вас удивить.

Доктор покачал головой и хохотнул.

– Видит бог, в вашем лице мы получили… интересный объект. У вас своеобразный набор внутренних органов.

– Такой уж я урод, доктор.

Мартинес снова хохотнул, но смешок явно был натянутым.

– Даже не знаю, что бы мы делали, случись с вами приступ аппендицита или что-нибудь эдакое. Мы с трудом понимаем, где что искать в вашем организме.

Ньютон улыбнулся.

– Не стоит отчаиваться. У меня нет аппендикса. – Он откинулся в кресле. – Как я подозреваю, вы все равно начали бы операцию. Интересно, наверное, было бы распотрошить меня и посмотреть, какие еще неожиданности прячутся в моем теле.

– Не знаю. К слову, первое, что мы узнали о вас (то есть сразу после того, как пересчитали ваши пальцы), – это то, что у вас нет червеобразного отростка. И вообще много чего нет. У нас довольно продвинутое оборудование. – Затем внезапно он обернулся к медсестре. – Не пора ли дать мистеру Ньютону нембукаин, мисс Григгс?

Ньютон вздрогнул.

– Доктор, – сказал он. – Я уже говорил, что на мою нервную систему анестетики не действуют, только вызывают головную боль. Если вы собираетесь производить со мной какие-то болезненные манипуляции, нет смысла делать их еще мучительнее.

Сестра, не обращая внимания, начала готовить шприц. Доктор Мартинес улыбнулся той покровительственной улыбкой, которая, очевидно, предназначалась для пациентов, силящихся вникнуть в недоступные им медицинские ритуалы.

– Возможно, вы не представляете, насколько болезненна эта процедура без анестезии.

На Ньютона накатила злость. Чувство, что он – разумное существо в окружении любопытных, важничающих обезьян, за последние недели заметно усилилось. Только в клетке сидел он сам, а обезьяны входили и выходили, осматривали его и делали умные лица.

– Доктор, – сказал он, – вы не видели результатов моего теста на интеллект?

Доктор открыл чемоданчик и вынимал из него какие-то бланки; на каждом стоял штамп: «Сов. секретно».

– Такие тесты – не моя сфера, мистер Ньютон. И как вы, вероятно, знаете, вся эта информация секретна.

– Да. Но вы знаете.

Доктор Мартинес прочистил горло. Он уже начал заполнять первый бланк. Дата, описание процедур…

– Да, кое-что обсуждалось.

Ньютон рассердился.

– Не сомневаюсь. И не сомневаюсь, что вам известно: мои умственные способности вдвое превышают ваши. Поверьте, я знаю, действует на меня местная анестезия или нет.

– Мы тщательно изучили устройство вашей нервной системы. Я не вижу причин, почему бы нембукаину не действовать на вас, как на… на любого другого.

– Быть может, вы знаете о нервной системе меньше, чем думаете?

– Очень может быть. – Доктор заполнил бланк и положил на него авторучку, как пресс-папье. Ненужная мера: в комнате не было ни окон, ни сквозняков. – Очень… Однако повторюсь: это не моя сфера.

Ньютон оглянулся на медсестру, державшую наготове шприц. Она старательно делала вид, будто ничего не слышала. На мгновение Ньютон задумался, какие меры принимаются, чтобы оградить ей подобных от репортеров – или от вечерней игры в бридж с друзьями? Может, правительство содержит в изоляции всех, кто с ним работает? Но это было бы чересчур сложно, привлекло бы излишнее внимание. С другой стороны, на него явно тратят много сил. Его почти позабавила мысль о том, какие, должно быть, дикие гипотезы строят те немногие, кто в курсе особенностей его организма.

– А какова ваша сфера, доктор? – спросил он.

Мартинес пожал плечами:

– Кости и мускулы по большей части.

– Звучит многообещающе.

Врач взял шприц из рук сестры, и Ньютон обреченно принялся закатывать рукав рубашки.

– Можете снять ее вовсе, – сказал доктор. – Нам будет нужна ваша спина.

Ньютон не протестовал, но начал расстегивать рубашку. Когда он снял ее наполовину, медсестра тихонько ойкнула. По всей вероятности, ей мало что сообщили, уж слишком старательно она отводила глаза от его груди, лишенной волос и сосков. Врачи, разумеется, еще в самом начале обнаружили маскировку, и Ньютон ее больше не носил. Интересно, как бы отреагировала эта женщина, если подошла бы достаточно близко, чтобы разглядеть форму его зрачков?