Кроме того, он много читал и по естественным наукам, и по истории. Книгами его снабжали так же щедро, как джином; стюард, приносивший ему еду и убиравшийся в комнате, ни разу не выразил удивления странной просьбой. Любую книгу доставляли максимум в течение дня. Однажды, просто для эксперимента, Ньютон попросил арабский перевод «Унесенных ветром», и стюард преспокойно вручил ему книгу пять часов спустя. Поскольку Ньютон не читал на арабском и вообще не интересовался беллетристикой, тяжеленный том встал на полку в качестве опоры для других книг.

Порой Ньютону хотелось побыть на свежем воздухе, и это было единственным серьезным возражением против жизни взаперти. Иногда возникало желание повидать Бетти Джо или Натана Брайса – единственных людей на планете, кого он мог назвать друзьями. Чувства к Антее, где у него оставались жена и дети, еще теплились, но как-то смутно. Ньютон редко вспоминал о доме, переняв обычаи и образ жизни туземцев.

К исходу второго месяца медицинские исследования вроде бы закончились, оставив после себя тягостные воспоминания и периодические слабые боли в спине. К тому времени в сценарии допросов начали возникать утомительные повторы; очевидно, у следователей закончились вопросы. И все же никто так и не задал самый очевидный, не спросил, явился ли Ньютон с другой планеты. Он был уверен, что об этом подозревают, но отчего-то не спрашивают прямо. Боялись ли они, что он рассмеется им в лицо, или это было частью какой-то сложной психологической игры? Временами он почти решался рассказать правду, в которую они, вероятно, в любом случае не поверили бы. А можно было объявить себя марсианином или венерианцем и стоять на этом, пока его не сочтут психом. Однако вряд ли эти люди были настолько глупы.

И вот однажды они резко изменили методику, что стало для Ньютона изрядной неожиданностью и в итоге принесло облегчение.

Началось обычно; следователь, мистер Боуэн, допрашивал его не меньше раза в неделю с первых дней заключения. Хотя никто из собеседников не называл своей должности или звания, Боуэн всегда казался Ньютону персоной поважнее прочих. Его секретарь был чуточку лучше вышколен, одежда – чуть подороже, круги под глазами – чуть потемней. Возможно, Боуэн был заместителем министра или кем-нибудь из руководства ЦРУ. И он был бесспорно умен.

Боуэн вошел, тепло поздоровался, уселся в кресло и закурил. Ньютону не нравился запах табачного дыма, но он давно уже сдался и не протестовал. К тому же комната была оборудована кондиционером. Секретарь (по счастью, некурящий) сел за письменный стол Ньютона. Ньютон встретил обоих довольно благожелательно, но с дивана при их появлении не встал. Он уже понял, что все это игра в кошки-мышки, однако не прочь был в нее сыграть.

Боуэн обычно сразу переходил к делу.

– Я должен признаться, мистер Ньютон, – сказал он, – что вы по-прежнему ставите нас в тупик. Мы так и не знаем, кто вы и откуда.

Ньютон смотрел прямо в глаза следователю.

– Я Томас Джером Ньютон из Айдл-Крик, штат Кентукки. Я генетический урод. Вы видели запись о моем рождении в архиве округа Бассетт. Я родился там в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

– Значит, сейчас вам семьдесят три года. Выглядите вы на сорок.

Ньютон пожал плечами:

– Могу повторить, я урод. Мутант. Возможно, новая разновидность человека. По-моему, это не запрещено законом, или я ошибаюсь? – Все это уже говорилось раньше.

– Это не запрещено. Но мы считаем, что запись о вашем рождении подделана. А вот это уже преступление.

– Вы способны это доказать?

– Вероятно, нет. Все, что вы делаете, мистер Ньютон, вы делаете на совесть. Если вы сумели изобрести пленку «Уорлдколор», полагаю, подделать запись в книге регистрации вам не составило бы труда. Естественно, запись тысяча девятьсот восемнадцатого года сложно проверить. Никого нет в живых, и все такое. Тем не менее остается один вопрос: вы так и не смогли назвать кого-нибудь из детских друзей. Что еще более странно, мы не нашли никого, кто знал бы вас более пяти лет назад. – Боуэн затушил сигарету и почесал ухо, словно думая о чем-то постороннем. – Будьте добры, объясните мне еще раз, почему так получается?

Ньютон рассеянно гадал, ходят ли следователи на особые курсы подготовки, чтобы овладеть техникой допроса – научиться вовремя чесать за ухом, например, – или перенимают виденное в детективных фильмах.

Ответ был прежним:

– Это все потому, что я такой урод, мистер Боуэн. Моя мать не позволяла мне ни с кем встречаться. Вы, должно быть, заметили, меня не раздражает долгое пребывание в четырех стенах. Да и спрятать ребенка в те времена было не слишком сложно. Особенно в той части Кентукки.

– Вы никогда не посещали школу?

– Никогда.

– И вместе с тем вы один из наиболее образованных людей на моей памяти.

Ньютон не успел дать заготовленный ответ.

– Да, знаю, мозг у вас тоже мутантный. – Боуэн подавил зевок. Казалось, ему невыносимо скучно.

– Вы правы.

– Значит, вы прятались в загадочной кентуккской башне из слоновой кости до шестидесяти пяти лет и никто вас не видел и даже не слышал о вашем существовании? – устало улыбнулся Боуэн.

Нелепость, разумеется, но с этим Ньютон ничего поделать не мог. Очевидно, только законченный идиот поверил бы в такую версию, однако Ньютону нужно было иметь легенду. Он мог потратить больше сил, изготовить какие-нибудь документы, подкупить каких-нибудь чиновников и обеспечить себе более убедительное прошлое, но решение не делать этого приняли задолго до его отлета с Антеи – риск перевешивал пользу. Даже найти специалиста, который подделал свидетельство о рождении, оказалось трудно и опасно.

– Верно, – улыбнулся он. – Никто не слышал обо мне, кроме нескольких давно умерших родственников, пока мне не исполнилось шестьдесят пять.

И тут Боуэн внезапно сказал нечто новое:

– И тогда вы начали продавать кольца, переезжая из города в город? – Голос следователя сделался резок. – Вы изготовили себе… из местных материалов, надо полагать… около сотни абсолютно одинаковых золотых колец. И в шестьдесят пять лет начали торговать ими вразнос?

Полнейшая неожиданность; ранее о кольцах не упоминали, хотя Ньютон предполагал, что власти о них знают. Он невольно улыбнулся при мысли о нелепости заготовленного объяснения.

– Именно так.

– И я полагаю, вы добыли золото на заднем дворе своего дома, изготовили бриллианты при помощи набора «Юный химик», а гравировку нанесли кончиком английской булавки? И все это – чтобы продать кольца дешевле стоимости одних только камней захолустным ювелирам.

Вопреки всему, разговор этот Ньютона забавлял.

– У меня еще и крайне эксцентричный характер, мистер Боуэн.

– Вы не настолько эксцентричны, – сказал Боуэн. – Такой эксцентричности просто не бывает.

– Хорошо, тогда как вы это объясняете?