отделены от мира. Но миг – и вы осознаёте, что ваше существо лишь вспышка в неизмеримой вселенной, и вы становитесь сильным, и существование обретает смысл. Дзэнский ум – ум начинающего. Вы должны смотреть на мир так, словно видите его впервые.

Возвращались в город поздно. Тропотун смотрел на мелькавшие столбы электропередач, на сменявшие друг друга пейзажи и, впервые, пожалуй, за эти сумасшедшие дни, ум его был спокоен и пуст. Личность дзен-буддиста оказала на него сильное воздействие. Находясь рядом с ним, он ощущал себя в поле какой-то первозданной энергии, которая благотворно влияла на его расшатанную психику. Никита-сан по всей вероятности обладал именно той полнотой ума, смысл которой он довольно безуспешно пытался втолковать Тропотуну.

Они зашли к Федору, и Станислав Сергеич стал временным обладателем рукописи по дзэн-буддизму. Федор объяснил Тропотуну, что приглашение участвовать в ча-но-ю (чайной церемонии) было знаком большого уважения к гостям, а вовсе не демонстрацией пренебрежения, как подумал было Станислав Сергеич.

На вопрос Регины, что случилось и почему он так задержался, Тропотун показал ей рукопись и сказал о поездке к дзэн-буддисту. Она молча покрутила возле виска пальцем – Станислав Сергеич усмехнулся в ответ и ушел переодеваться.

С рукописью он теперь не расставался ни дома, ни на работе. Каждое утро Любочка получала один и тот же приказ: в кабинет никого не пропускать без особого его распоряжения. Он располагался в кресле и читал, истово, сосредоточенно. Алогичная логика дзэна завораживала мышление своей кажущейся доступностью, за которой, однако, чувствовался тысячелетний опыт. Я должен наконец освободить свое мышление от тормоза рациональных представлений! Думал он. Разорвать путы эго, сковавшего естественного человека во мне! Высшее человеческое предназначенье – просто быть собой. В страхе перед хаосом вселенной мы отгораживаемся от нее рассудком, иллюзорным порядком рассудка… Всю свою жизнь я был спеленут собственным эго, как беспомощный младенец. Теперь я понял все – и я свободен!..

И вот однажды вечером в его кабинет вошла Регина, поставила на письменный стол стакан простокваши и спросила: «Печенье принести?»

– У тебя зеленые уши! – ляпнул первое пришедшее в голову Станислав Сергеич, решившийся наконец приступить к дзэновской практике.

Жена уронила чайную ложечку и в недоумении посмотрела на него, вероятно, надеясь, что ослышалась.

Тропотун настороженно следил за ной глазами, в которых посверкивала хитрая сумасшедшинка.

– Это почему? – осторожно спросила она.

– Потому что отлиты из бронзы! – обрадованно сообщил он. – А бронза со временем зеленеет…

Забыв про лежавшую на полу ложечку, Регина выскочила в прихожую и устремилась к зеркалу. Не найдя в своем внешнем облике никаких изъянов, о которых следовало бы говорить таким эзоповым языком, она вернулась в кабинет внутренне накаленная.

– Вот где у меня твои шуточки дурацкие! – постучала она по шее ребром ладони. – Я переживаю, ночей не сплю, консультации бегаю устраиваю – а он… он… издевается вместо благодарности!.. – закончила она с громким всхлипом.

– Облака в небе, праздник моей души в разгаре… – сказал Станислав Сергеич.

– Да ты что? – завопила она и вдруг осеклась.

По испуганно-ошарашенному лицу жены он прочел ее мысль и рассмеялся.

– Нет, Регина, я не помешался! – просмеявшись сказал он. – Спасибо тебе за простоквашу и заботу – иди спать…

Удивительно легко было у Станислава Сергеича на душе. Все происходило само-собой, даже помимо его воли – и в этом почему-то было ощущение беспредельного счастья. «В один прекрасный день, – читал он, – я стер в своем сознании все понятия. Я отбросил все желания, я отказался от всех слов, с помощью которых я мыслил и которые оставались при мне и в покое. Я чувствовал себя так чудно – как будто меня несет куда-то или я соприкасаюсь с какой-то неизвестной мне силой!., и чу! – я вступил. Я потерял ощущение границ своего физического тела. Конечно, у меня оставалась кожа, но я чувствовал себя стоящим в центре вселенной. Я что-то говорил, но слова уже потеряли значение. Я видел людей, подходивших ко мне, но все они, казалось, были одним и тем же человеком… И этот человек был я! Я никогда не знал этого мира. Прежде я думал, что был создан, но теперь я вынужден был изменить свое мнение; я никогда не был создан; я был вселенной; никогда никакого особого мастера Сасаки не существовало».

Он отодвинул рукопись и задумался. Чтобы по-настоящему овладеть практикой дзэна нужно лет тридцать… У меня… Неужели проживу эти последние месяцы в страхе? И постоянный гнет стыда за растраченную на пустяки жизнь… К черту все – благополучную карьеру и благоразумие! Следовать повелениям истинного «я» – в этом смысл существования. В эти месяцы я все переменю. Хочу правды. Требую правды. Жажду правды!.. И, будучи не в силах сопротивляться нахлынувшим чувствам, Станислав Сергеич поднялся во весь немалый свой рост, простер вперед руку и патетически воскликнул: «Правдыжажду! Правды!!»

Часть III

Страстотерпец Станислав

Человек естественный

Сознание Станислава Сергеича с сожалением покинуло очарованную страну сна – и вот уже он пробудился в недрах мягкого импортного дивана. Пробудился – и вспомнил в с е… И тотчас, проникнутые величием переломного момента, мысли его приняли весьма своеобразное течение.

Вот он, апогей моей жизни!.. Думал Тропотун. Бурный, решающий день на работе, а дальше – больница и неизвестность. Хмм, неизвестность… Смерть, дорогой, смерть!.. Он усмехнулся с мрачным сарказмом, но тут же взял себя в руки и загнал поглубже эти парализующие волю мысли. Я живу, существую сейчас, здесь… Внушал себе он. Живу сегодняшним днем, длящейся теперь минутой. Я хочу очистить свою душу от спекшегося шлака суеты. Ныне и присно я правдив, бескомпромиссен и несгибаем – как… как… Аввакум!..

Но несмотря на грозный призрак смерти, а возможно и благодаря этому самому призраку, Тропотун вдруг ощутил радость полного освобождения от сковывавших его ранее условностей. Он словно перенесся в детство, когда еще не знал, что станет со временем солидным заместителем директора. Незамутненная рассудком щенячья радость заставила его скатиться с дивана кубарем и, восторженно повизгивая, кататься по чешскому мягкому паласу. Начальство – к черту! Притворство – к черту! Выкрикивал он, опьяненный свободой. Я – человек естественный!.. Тут он вскочил на ноги и, подскочив, ударил себя по ягодицам голыми пятками. Разбуженная шумом и непонятными выкриками мужа, Регина испуганно следила за ним из-за дверного косяка.

– Завтра! – крикнул он, смеясь над ее испугом. – Завтра в больницу! – и, проскочив мимо жены, затрусил в голубой сортир.

По дороге на службу Станислава Сергеича вдруг остановил клен. Клен был