отношению к этому ограниченному ревнивцу. – И я со своей стороны приветствую ваше стремление быть вместе с супругой не только дома, но и на работе. А что же Ирина Афанасьевна ко мне не зашла? – поинтересовался он как бы между прочим.

Плотников покраснел.

Все врет! Решил Тропотун. Ничего Ирина не знает. И брезгливо подумал, что наверно от излишней застенчивости Плотников теперь вспотел. Пауза затянулась. Наконец Станислав Сергеич отечески сказал:

– Олег Сергеич, Олег Сергеич… Вы знаете, как я к вам отношусь! И прекрасно понимаю ваше состояние, по-мужски, так сказать… Ирина Афанасьевна привлекательная женщина – в ней есть изюминка. И конечно вы ревнуете ее к Шнайдеру! Но прислушайтесь к моим словам…

Задергавшись на своем стуле, Плотников впился в шефа сумасшедшими глазами.

– Быть вместе и дома, и на работе, тяжкий труд! Нужно иметь возможность психологически отдохнуть друг от друга. Да через два месяца такой жизни ваша темпераментная супруга от вас сбежит!

– Я-я… мнеее… – нечленораздельно попытался возразить Плотников.

Но Станислав Сергеич продолжал, не слушая его:

– Женщины подобного типа независимы, как кошки. Чем сильнее вы станете ограничивать ее свободу – тем скорее она вас оставит.

– Так, значит, она и Шнайдер… – наконец отчетливо произнес Плотников, от щек которого уже отхлынула вся кровь. Он с видом идиота посмотрел на замдиректора, потом вскочил и в бешенстве ринулся к двери.

– Стойте! Обождите! Вернитесь! – кричал ему вслед Тропотун. – Вы не так меня поняли!

Дверь грохнула – с потолка осыпалась известка.

– Ну и черт с тобой! – произнес Станислав Сергеич с чувством. – Дурак и рогоносец!

Плотников, вылетевший из его кабинета, словно пробка из бутылки шампанского, недолго занимал мысли Станислава Сергеича. Как-то само собой получилось, что он стал думать о человечестве вообще и несовершенстве человеческой натуры в более частном случае. Да… Размышлял он с грустью. Эгоцентризм людской натуры бесконечен. Слушать другого человека, разговаривать, пытаться понять – и не слышать!.. Редкие человеки способны проникнуться состраданием к ближнему своему, возлюбить его и – служить ему… И на печальные глаза его навернулись сладкие слезы сострадания к ничтожным, грешным и слабым дщерям и сынам человеческим.

С Иваном Ивановичем неладно

Но взглядом с горних высей на суетные человеческие существа Станиславу Сергеичу долго тешиться не пришлось, ибо в кабинет его ворвался взбудораженный Вадик Адамян из отдела рекламы. Нервно озираясь, он осторожно приблизился к внушительному замдиректорскому месту и прошептал:

– Я к вам, Станислав Сергеич…

– Слушаю, – ледяным тоном отозвался Тропотун. Вадик был ему антипатичен. Все раздражало в нем Станислава Сергеича: и нагловатая манера держаться, и слишком яркие импортные тряпки, которые тот доставал по великому блату, а потом либо перепродавал, либо обменивал на еще более яркие и модные. Как художника Тропотун его ни в грош не ставил, однако заместителя директора искренне веселили спектакли, которые тот ставил заказчику, если реклама попахивала откровенной халтурой. В средствах Вадик не стеснялся: в дело годились вопли о собственной гениальности и непризнанности истинного таланта, а также высокопарная хула на головы несчастной недалекой толпы, на чье растерзание немилосердный рок бросил бедного художника. Заказчик, как правило, не выдерживал такого жуткого напора – и Вадик благополучно вешал на него злосчастную халтуру и имел с того неплохие деньги. В другое время Станислав Сергеич тут же выставил бы Адамяна и заставил ждать часок-другой, но что-то насторожило его административное око и он сдержанно кивнул на стул. Вадик сел, промокнул лысину клетчатым огромным платком и уставился на замдиректора испуганными черными глазами навыкате.

– Нехорошо, ой нехорошо получается! – печально заговорил он и поцокал языком. – Очень нехорошо…

Вадик сейчас говорил без акцента, что свидетельствовало о полной его безгрешности перед начальством. Акцент использовался тогда, когда ситуация осложнялась, запутывалась и следовало прикинуться глуповатым, дабы избежать возможного возмездия.

– Трубки неоновые мне понадобились для световой рекламы. На «Дарах природы» – лось, кедр, все такое. Требование написал и вчера отнес Ефременко. Вы за ним ничего такого не замечали? – с таинственным видом наклонился над столом Адамян, не сводя глаз со Станислава Сергеича.

– Чего «такого»? – понизив голос, переспросил Тропотун, на которого подействовало загадочное поведение Вадика.

– Странного…

– Странного? Кажется, нет… – тут он вспомнил про встречу в коридоре. – Впрочем, пожалуй…

– А я что говорю! – оживился Вадик. – Я ему бумагу на подпись, а он мне: «Ты пошто, свиное рыло, без должного почтения?» Я сначала обалдел, потом решил – шутит. Спрашиваю: «Вы шутите, Иван Иванович?» Он тут как гаркнет: «Изыди вон, нечестивец! С Директором Всех директоров как разговариваешь?!» Я обиделся, ушел. Теперь думаю – перепил человек, однако…

– Так-так-так… – мелко кивал в продолжение его рассказа Станислав Сергеич. Глаза у него постепенно загорались охотничьим огнем.

– Но дело стоит! – накалялся польщенный вниманием заместителя директора Адамян. – Сегодня опять к нему ходил. А он – чтобы я перед ним на колени. Разве советскому служащему на колени положено? Я рассердился очень, дверью хлопал. Потом в коридоре с уборщицами говорил. – Тут Вадик снова понизил голос до шепота: – Он уже четвертый день с них требует сначала распоряжения по уборке помещений получить, а потом к его ручке прикладываться! А позавчера сантехнику Сидорчуку велел лобызать прах у его ног, потому как не успел сантехник на третьем этаже унитаз заменить… – и Адамян многозначительно смолк.

– Вы полагаете… – начал Тропотун.

– Боже упаси! – воздел руки Вадик. – Ничего не полагаю – просто информирую. Он теперь у себя.

– Благодарю за своевременную информацию! – сказал Тропотун, поднимаясь и прочувствованно потряс узкую ладошку Вадика. – Давайте-ка поднимемся к Ефременко… – он посмотрел на часы. – Черт, половина одиннадцатого! Идемте скорее, и Софью Ивановну прихватим…

Тропотун шагал с максимальной скоростью, и невысокому Вадику приходилось поспевать за ним вприпрыжку. Софья Ивановна с неприступным видом восседала за своим столом. Появление Станислава Сергеича да еще в сопровождении Адамяна было воспринято ею как личное оскорбление, что она и продемонстрировала поднятием левой брови. Однако Тропотун не стушевался, уверенно пересек приемную и в двух словах обрисовал сложившуюся ситуацию. Софья Ивановна несколько растерялась, однако присоединилась к ним, и уже втроем они стали подниматься на четвертый этаж. По пути столкнулись с Оршанским, и Станислав Сергеич без объяснений попросил его следовать с ними.

Неподалеку от кабинета Ефременки собравшиеся возбужденной кучкой технички и сантехник оживленно обменивались впечатлениями. Увидев приближавшееся начальство, они разом умолкли и настороженно уставились на них.

Не мудрствуя лукаво, Тропотун подошел к ним и спросил, как они находят Ивана Ивановича?

– Они не того-с… – таинственно сообщила пожилая техничка в коричневом, с продранными локтями халате. Ее морщинистое одутловатое лицо было лицом