— Почему, Два медведя? — тихо спросила девушка.

— Потому что теперь ты одна из нас, и ты должна знать, что происходит у нас в душе. Должна знать, почему мы ведем войну против белых, почему мы готовы умереть, но не отдать себя им на растерзание. Мы представляем всего лишь небольшую группу некогда мощного племени, но мы верны своим обычаям. И ты также должна научиться стать преданной им.

Брайони не спускала с него глаз, затем ее взгляд упал на руки, лежавшие на коленях. Она всеми силами старалась удержать подступившие слезы, но это ей не удалось, и они медленно покатились по щекам. Она услышала озабоченный голос старого индейца:

— В чем дело, Наездница-в-бурю? Скажи, что у тебя на сердце?

— Я уверена… что ты должен сам понимать, — шепотом вымолвила девушка, подняв голову.

Последовало длительное молчание, а затем Два медведя жестом пригласил ее сесть поближе. Когда она подвинулась к нему, он взял ее за руку своими узловатыми смуглыми пальцами.

— Да, я знаю, — продолжал он. — Ты хочешь вернуться к мужу, домой. Но это абсолютно невозможно.

— Почему?! — воскликнула она, и слезы ручьем хлынули по ее лицу. — Вы же понимаете, как ужасно жить вдали от любимого, быть чужеродным телом среди тех, чей образ жизни совершенно не похож на тот, к которому ты привык! Я не шайенка! Я белая женщина, и я хочу домой!

— Я сказал, нет.

— Но это несправедливо! — Она выдернула руку из его пальцев, чтобы смахнуть слезы. — Я же ничего не сделала! Быстрый олень со своим отрядом напал на меня только потому, что я случайно проезжала мимо в тот день и час…

— А почему ты ушла из дома в такую бурю? — неожиданно спросил Два медведя, прервав ее тираду. — Разве муж белой женщины может позволить ей разъезжать одной по ночам, да еще в такую страшную бурю? Это кажется странным.

Брайони стиснула зубы. Она пыталась сохранить ровный тон, но слабость ее позиции была очевидной:

— Дело не в этом. Почему я была вне дома, не играет роли. Значение имеет…

— Почему, Наездница-в-бурю?

Два медведя не позволил ей уйти от этой темы. Он не сводил проницательного взгляда с ее лица, и Брайони поняла, что не сможет сопротивляться его настойчивости.

— Хорошо, я расскажу вам, — не сдерживая больше слез, начала она. — Мой… муж и я повздорили в городе. Я уехала домой, а он остался там. Вот… собственно, и все.

— Так ты была несчастлива с мужем?

— Нет. Да! То есть, я хочу сказать, очень счастлива! Я люблю мужа, Два медведя! — Теперь ее щеки пылали, а глаза блестели от слез. — Я хочу вернуться к нему больше всего на свете!

— А твой муж хочет этого, Наездница-в-бурю?

— Да.

Брайони опустила глаза, вознося Всевышнему мольбу, чтобы это оказалось действительно правдой. Она затаила дыхание в надежде, что Два медведя смягчится и в конце концов согласится отпустить ее. Когда после продолжительной паузы он ответил, ее сердце забилось, как птица в клетке.

— Я вовсе не хочу видеть тебя несчастной, Наездница-в-бурю. И это не только потому, что ты напоминаешь мне мою на'ц, Поющую олениху. Дело в том, что я вижу, какая ты храбрая и добрая.

Он улыбнулся и своей заскорузлой рукой доброжелательно похлопал ее по плечу.

— Я заключу с тобой договор. Ты останешься с моим народом на срок, в течение которого в большом небе взойдут и зайдут шесть полных лун. Когда дни станут длинными и солнечными, то есть в сезон, который вы называете летом, я снова задам тебе этот вопрос, хочешь ли ты остаться или уйти. И если твоя душа все еще будет так тосковать по мужу и дому, я сам с отрядом воинов отвезу тебя туда. Однако мы посмотрим, как твой муж отнесется к тебе после того, как ты исчезла из дома. Если он оставался верен тебе и хранил в сердце любовь к своей жене и захочет твоего возвращения, ты сможешь остаться с ним. А если нет. — Он вдумчиво изучал ее лицо. — Если нет, ты вернешься с нами и станешь настоящей дочерью цисцистас и больше никогда не будешь заговаривать о своем бывшем муже и доме.

У Брайони, потрясенной его планом, перехватило дыхание. Она рассчитывала на то, что Два медведя сразу отпустит ее, поэтому была глубоко разочарована. Но по крайней мере он не отверг ее мольбы. Его предложение давало шанс, оставляло какую-то надежду на будущее. Но… целых шесть месяцев! Брайони сглотнула слюну, пытаясь унять боль, стеснившую ей грудь. Она медленно подняла голову и встретила проницательные черные глаза, устремленные на нее.

— Согласна ли ты на такой договор, Наездница-в-бурю? — спросил он серьезным, не допускающим колебаний тоном.

Брайони облизнула губы:

— Да, Два медведя. — При этом краем глаза она заметила, что у нее дрожат руки, и сцепила пальцы вместе. — Я… согласна.

Он кивнул:

— А в течение всех этих месяцев ты должна выполнять то, что тебе будут поручать. Ты должна делать всю ту повседневную работу, которую делают наши женщины, все то, чем занималась бы и моя родная дочь. Ты не должна заговаривать о своем муже или доме или добиваться разрешения уйти от нас. Когда наступят долгие дни и подойдет время Обновления Священных Стрел, я спрошу тебя о твоем решении, и тогда посмотрим, как быть.

— Я знаю, каков будет мой ответ. — Девушка посмотрела на него со спокойной уверенностью. — Мое сердце никогда не предаст.

— Посмотрим, как поступит твой муж, — бросил вождь, неспешно поднимаясь. Брайони тоже встала и глядела на него. — Может, к тому времени он обзаведется другой женой. Может, он уже не будет хранить в сердце твой образ, как хранишь ты.

Казалось, бледные щеки девушки стали еще бледнее.

— Нет, — прошептала она, отрицательно качая головой. — Нет. Он… он будет верен мне, он не сможет забыть меня.

Скуластое, жесткое лицо вождя смягчилось.

— Посмотрим, — снова сказал он и, к ее удивлению, протянул ей руку.

Она вцепилась в нее, и ей почудилось, что его тепло и сила передаются ей. Вождь улыбнулся:

— Ступай ужинать, Наездница-в-бурю. Время даст ответ на все вопросы, которые не дают тебе покоя. А теперь будь счастлива, дочурка.

От этих его слов, от доброты, отразившейся на его загорелом лице, Брайони ощутила какой-то странный прилив чувств. Комок, застрявший в горле, помешал ей что-нибудь добавить, и она лишь быстро кивнула, затем повернулась и выбежала из типи. У выхода она налетела на высокую мускулистую фигуру.

— Быстрый олень! — воскликнула девушка, разглядев его жесткое лицо. — Пр-прости, пожалуйста.

Он хмуро глянул на нее.

— В чем дело, Наездница-в-бурю? Ты бежишь, как заяц от лисы. — Он взял ее за руку и повел девушку к типи Женщины-антилопы. — Пойдем к очагу, и ты расскажешь, почему так бежала из типи вождя.

По дороге и чуть позже, когда девушка вместе с Женщиной-антилопой подавала на стол жаркое из оленины, репу и пеммикан, сделанный из измельченного вяленого мяса бизона, смешанного с ягодами черемухи, она рассказала ему о беседе с вождем, возбужденно пояснив, что ей придется ждать шесть месяцев, прежде чем она сможет получить разрешение покинуть лагерь. Быстрый олень слушал, и его угловатое лицо было хмурым. Когда Брайони закончила свой рассказ, он положил в рот кусок оленины и жевал его, погрузившись в свои мысли. Скоро его ложка из рога бизона застучала по дну деревянной чаши.