Воскресенье, 20:15

НАХЛЫНУВШИЙ ЗА ДЕНЬ адреналин постепенно сходил на нет. Стоя посередине кухни, я вертела в руках пузырек с выписанными мне таблетками, прикидывая, что опаснее: натворить дел во сне или в критический момент не проснуться. Убийца мог все еще быть недалеко.

После одной таблетки, по словам Беннетта, я спала как убитая. И несколько часов спустя проснулась в той же позе, что и заснула. Если бы сработала пожарная сигнализация, если бы кто-то проник в дом, смогла бы я вовремя очнуться? Сумела бы убежать или дать отпор?

Поставив пузырек рядом с микроволновкой, я занялась установлением крючка. В кабинете в одном из пластмассовых ящиков с инструментами нашла электроотвертку. Заодно проверила каждый ящик – канцелярского ножа нет. Принесла из кухни скамеечку и прикрепила крючок над дверью спальни, куда нельзя было дотянуться с пола. Теперь мне пришлось бы доставать из шкафа стремянку, залезать на нее и откидывать крючок. Сложная схема, чтобы перехитрить собственное подсознание.

На крайний случай всегда есть окно, если вдруг не смогу быстро открыть дверь. Хорошо, нет москитной сетки. Расстояние до земли здесь больше, чем в гостиной: за спальней начинался склон утрамбованной грязи с редкими островками травы – больно, зато без серьезных увечий.

Должно быть, шум шуруповерта заглушил звуки подъехавшей машины и шаги на крыльце, потому что, только-только закончив возиться с крючком, я услышала звонок в дверь. Сердце колотилось в пятках, пока я на цыпочках шла через гостиную. Взгляд в окно между занавесками – незнакомая машина рядом с моей.

Телефонные звонки и незнакомые машины будили во мне неприятные воспоминания. Десять лет назад репортеры поначалу соблюдали приличия, надеясь на фотографию или интервью, но постепенно становились все более и более настырными. Пытаясь урвать хоть что-то, фотографировали наш дом и публиковали с подписью: «Дверь нам не открыли».

Я стояла в гостиной, затаив дыхание и просчитывая пути к отступлению. Телефон в кармане, номер следователя Ригби как экстренный вызов, шуруповерт в руке.

Человек отступил на пару шагов, и я увидела его профиль. Натан Колман.

Когда я открыла дверь, он уже развернулся, чтобы уйти.

– Простите, – окликнула я.

Почему-то при виде его тянуло извиняться.

Натан неспешно повернулся, не вынимая рук из карманов джинсов, и я увидела его в свете сумерек и без солнечных очков. Те же темные круги под глазами, как у отца. То ли от недосыпа, то ли от горя. Он их больше не прятал и выглядел более открытым и незащищенным.

– Прошу прощения, если напугал, – сказал неожиданный гость, остановив взгляд на отвертке в руке. – Стучал к вашему соседу, но тот не отозвался.

– Я вас просто не услышала. – Глянув на шуруповерт, положила его на стоящий рядом столик. – Чинила кое-что.

Его взгляд смягчился, словно он был готов улыбнуться. Нерешительно переступая с ноги на ногу, Натан заговорил:

– Следователь Ригби дала понять, что без специального разрешения подходить ближе нельзя, поскольку… следственные объекты уже убрали, и теперь здесь обычная частная собственность. Я не собирался никого беспокоить и все же опять приехал, сам не знаю зачем. Меня как будто что-то притягивает, хочется проехать мимо, зайти… Понимаю, что его не вернешь… Я ведь даже не знаю, где отец умер. Не хочу вторгаться на вашу территорию, просто надеялся хоть что-то почувствовать…

До меня не сразу дошло, что Натан просит разрешения посетить мои владения. Мелькнула мысль позвонить следователю Ригби, посоветоваться, однако светиться лишний раз не хотелось. Меня больше устраивала роль стороннего наблюдателя, чем участника событий.

– Могу показать, если хотите.

Он сдержанно кивнул, и мы спустились с крыльца. Молча подошли к краю участка – я старалась не отставать, хотя едва доставала ему до плеча.

Желтую ленту полиция уже убрала, а на месте, где лежал Шон Колман, осталось свежее углубление. Видимо, здесь копали после того, как тело забрали, а потом все наспех засыпали. Я остановилась в нескольких шагах, рядом с Натаном.

Он стоял и смотрел на опустевшее место, представляя себе что-то из другого мира. Я же ощущала близость дома за спиной: окно спальни, свет внутри коридора. Делать мне здесь было нечего, я не могла разделить горе этого человека, о существовании которого пару часов назад и не догадывалась.

– Не буду вам мешать. – Я осторожно отступила назад.

Натан повернулся и посмотрел мне в глаза.

– Мы не были близки, – сказал он, пригвоздив меня к месту.

Я как никто другой понимала, насколько тяжело не чувствовать связи с безвозвратно ушедшим человеком. Глядя в печальную коробку, оставленную у меня перед домом, я безуспешно силилась вызвать в себе ощущение близости. Возникло бы оно, отправься я туда, где умерла мать? Ведь я даже не поинтересовалась подробностями. Не спросила, где ее нашли – в больнице, в мотеле, дома? Или вообще на улице?

– Моя мать умерла в этом году, а я и понятия не имела, – пробормотала я.

Он кивнул, продолжая смотреть на меня в упор.

– Ее кремировали раньше, чем я узнала о смерти.

Странное чувство вины, перемешанное с сознанием собственной невиновности – ведь я знала, что правильно сделала, порвав с ней отношения, – вот что удерживало меня здесь, возле Натана. Он напомнил мне саму себя. Внешняя неприступность, в которой я узнала защитную оболочку, помогающую пережить потерю, помогающую выжить. Мы, словно два зеркала, бесконечно отражались друг в друге.