– Дайте нам двадцать один огнетушитель, – закончив подсчеты, сообщил он свое решение. Палец указывал на портвейн емкостью 0,8 литра по цене два двадцать.

– Чего? Понаехали тут городские! Весь дефицит хотят смести. Бери вон «Медвежью кровь»! – отбросив остатки учтивости, казашка показала на бутылку болгарского вина по три тридцать.

– Не ори, бабка! – осадил ее Боня.

– Чего? Какая я тебе бабка! – Не на шутку обиделась продавщица.

В первый раз взглянув в лицо казашке, которая действительно была еще довольно молодой, Боня понял, что погорячился и может навредить делу. Нацепив маску любезности, он пошел на попятную:

– Хорошо-хорошо, красавица. Сколько там градусов в «Медвежьей крови»?

– Десять тире одиннадцать, – скрупулезно прочла на этикетке продавщица.

– Ништяк, да? Не знают даже, насколько разбавили! – воскликнул Боня. – В «Таласе» все восемнадцать. И стоит дешевле, и пузырь больше.

– Без «Медвежьей крови» «Талас» не отдам! – категорично заявила продавщица.

– Давай для девушек возьмем сухое вино, – вмешался в разговор Сашка, он терпеть не мог бессмысленных скандалов.

– Ну ладно, две «крови», а на остальное – портвейн, – сдался Боня.

– Три! – не унималась продавщица.

– Черт с тобой! – Боня обреченно выложил деньги на прилавок. – Санька, посчитай, сколько выходит.

Вскоре ребята вышли из приземистого магазинчика, каждый нес в руках по сетке с бутылками. Огорченный Боня курил и беспрестанно сплевывал под ноги:

– Вечно нагрузку впарят, – бурчал он.

– Куда теперь? – Евтушенко остановился. Всю дорогу сюда он не прислушивался к разговору приятеля с водителем и не смотрел по сторонам, погруженный в овладевшую всем его сознанием математическую проблему четырех красок.

– Туда, – махнул рукой Боня. – До крайнего дома, а там направо… Или налево… Тропинка вначале должна быть, а там напрямик. Водила обещал – вдвое короче путь выйдет.

Увидев натоптанную дорожку, ребята свернули в открытую степь. Через десяток метров дорожка уперлась в небольшую яму, заваленную мусором. За ямой четких следов не наблюдалось, но Боня продолжал зло и уверенно шагать прямо.

Саша шел за ним, возбужденно обдумывая новую идею доказательства знаменитой гипотезы о четырех красках, внезапно пришедшую ему в голову. Он слепо смотрел под ноги. Равномерный шаг помогал лучше сосредоточиться.

Постепенно Боня стал топать все медленнее, перекладывая потяжелевшую сетку из одной руки в другую.

– Стоп. Привал, – сказал он и первым плюхнулся на землю.

Саша отстраненно уселся рядом.

– Надо бухнуть, – с этими словами Боня извлек бутылку портвейна и принялся сковыривать пластиковую пробку. – Во-первых, подкрепимся, во-вторых, веселее на душе станет, а в-третьих, груз будет легче. Блин, не снимается, а нож не догадались взять.

Он долго возился с пробкой, кое-как отогнул ее край, и зубами, в несколько приемов, сдернул белый колпачок. Вино выплеснулось из горлышка. Багровые брызги шлепнулись на рубашку, образовав темные пятна. Чрезвычайно довольный, Боня обтер ладонью облитый подбородок и на некоторое время присосался к бутылке.

– Держи, – повеселевший Боня протянул бутылку Саше. Тот вяло глотнул, поморщился и вернул бутылку. Сумерки сгущались на глазах. Евтушенко задрал голову и посмотрел на еще светлое небо. Казалось, что частички света, размытые в атмосфере, интенсивно испарялись и устремлялись ввысь, а образовавшуюся пустоту заполняла холодная темнота, наползающая от земли.

– Долго еще топать? – спросил Саша.

– А я почем знаю! – Боня равнодушно закурил, посматривая, сколько вина осталось в бутылке.

– Ты же про дорогу расспрашивал? – возмутился Саша.

– Не дрейфь, прорвемся!

– С тобой прорвешься, – усомнился Евтушенко. Он начинал понимать, что дороги они совсем не знают, но все-таки надеялся, что идут в нужном направлении. – Пошли, темнеет.

– Посидим еще. Без нас не начнут, – благодушно улыбнулся Боня, покачав сетку с бутылками. Отрывистый звон полных бутылок ему нравился.

Встали студенты, когда Боня полностью допил бутылку и отшвырнул ее в сторону. Темнота незаметно сомкнулась над ними, погасив еще недавно тлевший на горизонте закат. Саша уже жалел, что полностью доверился Боне, и совсем не интересовался дорогой. Он огляделся. Мрак окружал их со всех сторон, не было видно ни одного огонька в округе. Лучше идти, чем сидеть, решил он и направился в ту сторону, куда они шагали до этого.

Боня теперь топал позади, загребая песок широченными клешами и изредка пытаясь затянуть какую-либо песню.

Оба совершенно не заметили, как из неприметной ямки за ними наблюдают голодные злые глаза.

После ужина к Тихону подошел Анатолий Колесников.

– Дело есть, – шепнул он. – Отойдем, надо поговорить.

– Да погоди ты! Девчонкам нужно воду для мытья посуды принести, – отмахнулся Тихон.

– Я тебе помогу, – с готовностью предложил Толик. Чувствовалось, что его снедает нетерпение.

Закончив дела на кухне, Тихон обошел барак и постарался вглядеться в черную степь. Боня и Сашка еще не вернулись, и это начинало его тревожить. Степь дышала молчанием и пустотой.

– Разобрался с рисунком и картой? – спросил Анатолий, поглядывая по сторонам.

– Каким рисунком? – не сразу сообразил Тихон.

– Тем, где верблюд нарисован. Помнишь?

Тихон живо припомнил разговор около института о летчике, видевшем белогорбую верблюдицу, и вчерашнюю беседу с Муратом.

– Ши-ха, – произнес Тихон, словно пробуя слово на вкус.

– Что – Шиха? – Не понял Анатолий.

– Это верблюдица. Ее зовут Шиха. У нее белая шерсть на горбах. Она бродит где-то здесь. – Тихон показал в ночную степь.

– Точно! – Толик вспомнил, что тесть говорил именно о белогорбой верблюдице. – Откуда ты знаешь? Ты что, ее видел?

– Нет. А может и да, – задумчиво произнес Тихон, припомнив странный сон.

– Выходит, мой тесть не проникал в прошлое? – В голосе Анатолия сквозило разочарование.

– Почему? Мне сказали, что Шиха в этих краях бродит уже очень давно. Говорят, что раз в двадцать лет она возрождается в своем детеныше.

Услышанное Анатолию показалось очень странным, но успокоило. Древний клад уже грезился ему по ночам, и отступиться от мысли найти сокровища он не мог. Лучше посвятить в эти планы Заколова, подумал Колесников. Вдвоем будет легче, да и в случае удачи Тихон вряд ли будет претендовать на многое. Меркантильность и жадность за ним не замечались.