Тихон все это время пятился в сторону, отвлекая внимание Ахана от Влада. Шакенов цепко держал Тихона на мушке. Когда председатель закончил речь, они стояли по разные стороны могилы: Ахан у самого края, Тихон в нескольких метрах напротив. Лицо Шакенова ожесточилось, рука напряглась, палец надавил на курок.

Грохнул выстрел!

Но за доли секунды до выстрела Мурат, оказавшийся сбоку от отца, с криком «Папа!» бросился на Ахана и направил руку с пистолетом вниз.

Прогремело сразу несколько выстрелов. Раскаленные пули юркнули в склеп и впиявились в старые слежавшиеся мешки с порохом. Затем грохотнуло гулко, мощно и протяжно. Огонь как игрушку взметнул вверх каменную плиту. Она кувыркнулась несколько раз и шлепнулась на голову Ахану.

Волна горячего воздуха, насыщенная колючими песчинками, отшвырнула Заколова. Он упал рядом с Карасько. Отряхнув песок, как собака воду, Тихон приподнял голову. Глаза в глаза на него смотрел Владимир Георгиевич Карасько.

– Вы живы? – изумился Тихон.

– Он попал мне в плечо. Я лежал, собирался с силами, ждал выгодного момента. Но правая рука… как плеть.

– Вы дважды спасли мне жизнь, а я… – Тихон стеснялся слов благодарности. – Спасибо. Но… Что там взорвалось?

– Теперь я понял. Это был порох, старый, окаменевший. Когда мы вскрыли тайник, я видел мешки.

– Можете подняться?

– Да, конечно.

Послышались торопливые неровные шаги бегущего человека. Тихон пригляделся. Это был Стас Перегудов. Он неуклюже споткнулся около ребят, упал и в страхе замер, опираясь на полусогнутые руки. Перед ним лежал оскалившийся череп. Стас вскочил, окинул место побоища безумным взором и прошептал:

– А что с Владом?

– Я здесь. – Влад приподнялся в стороне, отряхивая песок. – Вроде цел.

Усиливающийся стон привлек внимание ребят. Пыль над развороченным склепом осела и стала видна каменная плита, неровно лежащая на земле. Рядом с ней кто-то шевелился. Тихон подбежал. Въедливый запах жженого пороха стойко висел над ямой. Плита плотно придавила грудь и голову Ахана. Грудная клетка быта сломана и, судя по зазору между плитой и землей, голова тоже быта повреждена. Рядом извивался Мурат. Лицо его было в поту. Закусив посиневшую губу, он пытался вытащить из-под плиты зажатую ей руку.

– Помоги, – сдерживая стон, прохрипел он.

Тихон кинулся разгребать песок. Мелкие камешки царапали пальцы, ногти с болью отслаивались от розовой кожицы. Вскоре Мурат смог извлечь руку.

– Ну как? – поинтересовался Тихон, увидев раздробленный локоть. – Перелом?

Мурат сидел, согнувшись, и прижимал сломанную руку к животу. Его тело равномерно раскачивалось.

– Разве дело в руке? – тяжело произнес он, с болью глядя на мертвое тело отца.

Рассвело. Выкатившееся из-за горизонта солнце недоуменно взирало на развороченную в степи яму, которой вчера еще не было, и в миллиардный раз удивлялось: сколько глупостей умудряются натворить за ночь неугомонные человечки. Вон лежат два новых трупа. Доходяга одной рукой собирает разбросанные кости, а двое других уныло сидят среди этого безобразия.

Уставший Тихон сидел рядом с Муратом. Карасько, несмотря на рану, пытался собрать разбросанные взрывом черепа и кости. Это поможет следствию, считал он. Братья Перегудовы побежали в аул, чтобы вызвать врачей и милицию.

– Сегодня дед мне поведал, с каким желанием в тридцать восьмом году он шел к Шихе, – сказал Мурат, прижимая поврежденную руку.

– С каким? – оживился Тихон.

– Он хотел, чтобы Шиха больше не исполняла желания людей.

– Вот это да! Похоже на логический парадокс. Но почему?

– Шиха приходит раз в двадцать лет. Тогда был тридцать восьмой год. А дед от своего отца знал, кто в восемнадцатом под Царицыном испил ее молочка. Это был малоизвестный тогда Сталин. Его желание исполнилось, и вся страна платила за это страшную цену. Заплатила и наша семья. Моего прадеда, воевавшего в Гражданскую вместе со Сталиным, забрали в тридцать седьмом. Он сгинул бесследно. Дед не хотел, чтобы подобное повторилось.

– Но это частный случай. Есть же и святые желания?

– Дед говорит, человеку надо жить самостоятельно, а не надеяться на чудо. Зачастую чудо имеет грязную изнанку. – Мурат в раздумье брал в кулак песок и выпускал его тонкой струйкой. Ветерок делал из песчинок трепетный парус. – То, что не смог сделать дед, сделал я. – Мурат отшвырнул горсть песка – Я убил Шиху! Теперь то, что произошло с отцом, не повторится.

Солнце уже не смотрело на молодых людей у развороченной могилы. Оно взошло выше и засеребрило седую шерсть на спине лежащей в степи верблюдицы. По ее окровавленной голове ползла отъевшаяся сольпуга. Ее раздутое брюхо было набито кровавой кашицей.

Рядом понуро стоял маленький верблюжонок. Солнце приласкало сиротинушку теплыми лучами и сильно удивилось. Маленькие рыжие горбики верблюжонка мгновенно изменили цвет до ослепительной белизны.

Малыш бросил прощальный взгляд на погибшую мать и резво устремился в бескрайнюю степь.