– Кыш! – прошипела Маша, представив, что будет, если ее найдут в кустах и вытащат за шиворот, словно нашкодившего щенка. – Брысь!

– Мурррр, – удивился кот, не выпуская из зубов игрушки. «Как это – брысь? Хорошо играем…»

– Рано еще подводить итоги, – сердито сказал Матвей в комнате. Голос его раздался совсем близко, и Маша снова застыла. Нет, определенно, не время сейчас покидать укрытие.

– Объясни мне, зачем ты ее позвала? Вот уж кто был нужен нам в последнюю очередь, так это она!

О Еве говорят, поняла Маша. Она тоже недоумевала, чем руководствовалась Олейникова, когда решила включить вдову Марка Освальда в список претендентов на имущество. Что-то подсказывало Маше, что не личная симпатия была тому причиной.

– Я не могла ее не пригласить, – проворчала в ответ старуха. – Она позвонила не только мне, но и Кешке! Что оставалось делать, скажи на милость? Как после этого было отказать, когда Иннокентий наверняка разболтал бы всем о том, что из небытия возникла внучка Зои?

Маша широко раскрыла глаза. Что?! Так они говорят о ней?!

«Из небытия?»

– Разболтал бы, – нехотя признал Матвей. – Черт, как же она некстати! Я пытался спровадить ее, но вышло только хуже.

– А я и пытаться не стала, – с сожалением сказала Марфа. – Она, конечно, лишняя, но что поделаешь…

Горечь и обида, захлестнувшие Машу в первую секунду, сменились гневом. Она спихнула кота, успевшего угнездиться у нее на шее, и выпрямилась во весь рост.

Матвей Олейников издал невнятный звук и отшатнулся от окна.

– Что там такое? – изумленно спросила Марфа.

Маша продралась сквозь кусты и перелезла через низкий подоконник.

Комнатка, в которую она попала, оказалась библиотекой. Темные шкафы, беспорядочно забитые книгами, закрывали три стены. У четвертой стояли два кресла под торшером. Из одного из них навстречу Маше приподнялась Марфа Степановна. Смотрела она…

Испуганно. Да, именно испуганно.

Но Маше было ее ничуть не жаль.

– Я слышала ваш разговор, – ровным (даже слишком ровным) голосом сказала она, обращаясь к Олейниковой и игнорируя Матвея. – Наверное, вы действительно не могли меня не пригласить, хоть мне и не понятно почему. Но потом, Марфа Степановна, у вас был десяток подходящих случаев, чтобы попросить меня уехать. В какую бы форму вы ни облекли свою просьбу, это было бы менее оскорбительно, чем то, что я услышала сейчас.

– Но, деточка… – запротестовала Марфа и протянула руку к Маше.

Успенская обожгла ее таким взглядом, что старуха пробормотала: «ох ты ж, господи боже мой» и воззвала к племяннику:

– Матвей! Объясни ей!

– Не нужно мне ничего объяснять, – попросила Маша, идя к двери. Она в жизни не слышала фразы безнадежней, чем это умоляющее «я хочу тебе объяснить», к чему бы оно ни относилось. «Я хочу оправдаться» – вот как переводились эти слова на правдивый язык. Но зачем оправдываться, думала Маша, если это все равно ничего не изменит?

Пальцы ее легли на ручку двери. Но тут Машу крепко взяли сзади за локоть.

– Так, – очень хмуро сказал Матвей Олейников. – Надо поговорить.

Его лицо с перебитым носом и крепко сжатыми губами оказалось очень близко, и Маша вдруг поймала себя на диком желании: вцепиться бы в него, причинить ему боль. «Вот уж кто нужен был нам в последнюю очередь, так это она».

– Руку отпусти, – одними губами сказала Маша. Горячее бешенство затопило ее от пяток до макушки. Ей хотелось только одного – уйти, уехать от этих лицемерных людей и больше никогда не видеть их и не слышать. Мать была права: они не нужны друг другу. Было бы гораздо лучше, если бы она ничего о них не знала.

– Я бы отпустил, – спокойно сказал Матвей. – Но ты ведь так и уйдешь с оскорбленным видом. И лови тебя потом, чтобы объясниться.

Маша дернулась, чтобы вырваться, но с таким же успехом можно было вырываться из-под парового катка.

– Если ты меня сейчас же не отпустишь… – свистящим шепотом начала Маша. Только присутствие Марфы останавливало ее от того, чтобы вцепиться в эту мерзкую физиономию.

– Пять минут! – перебил Матвей. – Ты дашь мне пять минут и выслушаешь то, что я тебе скажу.

– Зачем?

– Затем, что речь идет об убийстве, – серьезно сказал Олейников.

– Да, – очень тихо подтвердила из-за его спины Марфа. – Матвей правду говорит, девочка моя.

Она как-то сразу состарилась, ссутулилась. Тяжело опустилась в кресло, теребя кармашек на своем пестром фартуке. В этом кресле она казалась маленькой и худой, как птичка, попавшая в чужое гнездо.

Олейников разжал хватку. Маша этого даже не заметила. Потрясенная, она смотрела на старуху и готова была поклясться чем угодно: в эту секунду Марфа Степановна не притворялась. О чем бы ни собирался рассказать Матвей, ей было тяжело это слышать.

Матвей подвел Машу к креслу, усадил и плотно прикрыл створки окна. Обернулся к ней и сказал без предисловия:

– Десять лет назад убили Марка Освальда.

– Марк Освальд покончил с собой, – возразила Маша. – Марфа Степановна! Вы же мне говорили…

– Тетя Марфа сказала неправду, – оборвал Матвей. – Но все считают, что это было самоубийство. Все казалось очевидным: человек после развода встретился с бывшей женой, впал в депрессию и утопился.

– К тому же за ужином он вел себя так странно… – подала голос Марфа. – Мы все решили, что Марк не в себе.

– Надо, наверное, рассказать с самого начала.

Олейников подошел к книжному шкафу и достал альбом с фотографиями. Оттуда выпал черно-белый снимок. Маша подняла его. Слова об убийстве так поразили ее, что она на время забыла о своей обиде.

Марку Освальду на фотографии было не больше двадцати лет. Очень высокий, русоволосый, с простым открытым лицом. Похож на богатыря из русских сказок – не хватает лишь щита да доброго коня.

– Марк был женат дважды, второй раз – на Еве, – сказал Матвей. – Они прожили довольно долго, семь или восемь лет. У них есть ребенок, мальчик. Инициатором развода был Марк, но их расставание больше ударило по нему, чем по ней.

– Не уверена, что по ней вообще можно чем-нибудь ударить, – с неожиданной злостью проговорила Марфа Степановна.

– Можно. Ева – прекрасная мать, она очень любит сына.

– Любит сына? – с удивлением переспросила Маша. Для нее стало открытием, что Ева может любить кого-то, кроме себя.

– Да, – кивнул Матвей. – Так, как никогда не любила Марка. После их развода Олежка остался с Евой, а у нее закрутился роман с каким-то французом. И одно время она даже подумывала уехать во Францию вместе с мальчиком, а Марк, конечно, возражал, потому что хотел постоянно общаться с сыном. Мысль об их отъезде была для него невыносима, он очень мучился, ходил по юристам и пытался разузнать, может ли Ева сбежать, не поставив его в известность.